— Я пошлю с тобой хороших людей и дам им письмо к главнокомандующему. Я сам желаю, чтобы между нами утвердилась настоящая и неразрывная дружба. Хош гелюбсен! — закончил хан.
Муравьёв поклонился и вышел. Но приём ещё продолжался. Николай коротко поговорил с первым визирем Мехтер-агой. Затем его одели в подаренный ханом халат, подпоясали богатым золотым парчовым кушаком, воткнули за него кинжал в серебряных ножнах и повели опять к хану. Николай опять всё повторил по требованию правителя Хивы и добавил, что он может на следующий год ещё раз приехать с послом. Мухаммеда-Рахима явно не прельстила возможность вновь общаться и вести переговоры с настойчивым и твёрдым, как сталь булатного кинжала, русским офицером.
— Ты приедешь, если тебя пошлют, — ответил он, поморщившись. — А моих послов ты передашь от моего имени в полное распоряжение сардаря Ермолова, и если он захочет, то может их даже и к государю послать.
Приём закончился. Николай, сдерживая себя, чтобы не ускорять шаг, наконец-то возвратился к большим воротам. Там его уже ждал серый жеребец туркменской ахалтекинской породы. Его посадили верхом и повели под уздцы лошадь. А сзади толпился любопытный народ, которому не терпелось посмотреть на отважного русского, который сумел добиться своего, хотя его жизнь в течение полутора месяцев буквально висела на волоске. Пересекая базарную площадь, Николай увидел отрубленную голову Ат-Чанара. По спине капитана пробежали холодные мурашки. Его голова вполне могла бы оказаться здесь по соседству. Да, хватит дразнить судьбу, пора убираться подобру-поздорову из этого не столь уж гостеприимного ханства. Несмотря на все опасности, он выполнил возложенное на него поручение!
5
Через три недели Николай Муравьёв подъезжал к каменному плато, за которым в трёх днях перехода уже плескалось Каспийское море. За спиной остались пески Каракумов, на их барханах частенько появлялись всадники в чёрных тельпеках[32]. Это были люди Тачмурада, охранявшие издалека русского посла и сопровождающих его хивинцев. Николай всё нетерпеливей подгонял своего мохноногого киргизского конька, купленного в Хиве для обратного путешествия. Ему всё казалось, что стоит только пересечь гряду каменных холмов, как перед ним откроется море и он увидит, как на волнах качается корвет с Андреевским флагом на корме. Однако одна каменная гряда, покрытая пустынным марганцовочным загаром, сменялась другой, а впереди только щебень и щебень.
Николай опускал голову и изредка переругивался с Петровичем, очень недовольным, что хан одарил его только простым ватным халатом.
— Ох, люди! Ох, люди! — горестно качал своей головой Петрович, на которой красовалась большая киргизская шапка с длинными ушами, купленная ему капитаном на хивинском базаре.
— Да перестань ты стонать, — одёргивал его Николай, — мы не для того проделали столь далёкий и опасный путь, чтобы получить какие-то паршивые подарки от этого азиатского самодура. Мы выполнили миссию государственной важности. Ты должен этим гордиться!
Но по кислой физиономии Петровича что-то незаметно было, что он гордится. Армянин тяжело вздохнул и повторил своё извечное:
— Ох, люди! Ох, люди!
Но, как оказалось, мрачное отношение ко всему роду человеческому у Петровича имело веские основания. Злоключения посольства ещё не кончились. Когда они остановились на привал у гряды причудливо выветренных скал, вдруг рядом с конями и верблюдами показались дико визжащие люди с шашками наголо. Они бросились на караван. Заскрежетала сталь. Это отбивались врукопашную тюякеши и хивинцы. Муравьёв, зычно командуя, смог во главе своего отряда отступить к одной из скал. Имея за плечами прикрытие, легче было отбиваться от озверевших разбойников. Но силы были неравные.
— Долго так мы не продержимся, — сказал Муравьёв проводнику Сеиду, опытным взглядом оглядывая поле боя после того, как они отбили одну из атак. — Да заряжай ты быстрее! — прикрикнул капитан на Петровича, возившегося трясущимися руками со штуцером.
— О Господи, Пресвятая Богородица, — причитал армянин, загоняя свинцовую пулю в нарезной ствол, — помоги нам в последний раз, ведь до берега-то осталось рукой подать, ну что тебе стоит? — взмолился он и плюхнулся на колени, воздымая руки к небу.
И Дева Мария услышала их, но не только она. Раздался грохот многих копыт, и неподалёку показались всадники в бурках и чёрных папахах.