— Да, любят бабы военного человека, ох любя-ят! — завистливо говаривал, опершись на метлу, дворник Игнат, делясь с коллегами своими впечатлениями от редких для него теперь кухонных чаепитий, после того как на небосклоне графского дома взошла военная звезда.
Степан был георгиевским кавалером. Он с гордостью носил на груди солдатские медали, заслуженные им кровью и потом, но больше всего гордился тем, что служил не в какой-то там пехтуре, а в кавалерии, в знаменитом Кюринском драгунском полку, и достиг в своей военной карьере высокого чина вахмистра. И теперь старый, но ещё полный сил вояка возвращался к местам своих былых подвигов в роскошной швейцарской форме, свидетельствующей о его новом социальном взлёте — теперь уже на гражданском поприще.
— Эх-хе-хе! Заныли мои старые косточки то ли от тумана, то ли от вида горушек родимых, — потирая раненую ногу и плечо, пробасил Степан, глядя вперёд на высящиеся на горизонте каменные громады, которые, правда, сейчас можно было принять за скопище серо-фиолетовых облаков.
Молодой граф тоже поглядывал на тёмно-серые клочья тумана, вспоминая, как совсем недавно, прошлой осенью, служил он в Гвардейском корпусе в Петербурге и даже не подозревал, что через какие-то несколько месяцев судьба забросит его к чёрту на куличики в эти безлюдные степи. А началось всё… Александр задумался. С чего же, право, всё началось? Может быть, с той сырой и холодной осенней ночи, когда он, Александр Стародубский, прапорщик первого батальона Павловского гвардейского гренадерского полка, нёс, как обычно, караульную службу во внутренних царских покоях Зимнего дворца. Расставив солдат своего взвода на посты у парадных и служебных лестниц и в гулких пустынных коридорах, Александр постоял тогда в одном из залов, прислушиваясь к затихающей жизни огромного царского дома. Он любил это сумрачно-таинственное время начинающейся во дворце ночи. Рядом тикали большие, в человеческий рост, часы, украшенные позолоченными амурами и пастушками. Откуда-то сверху, с третьего этажа, доносились приглушённые звуки шагов, иногда далёкий женский смех. Это фрейлины всё никак не угомонятся после посещения вместе с императрицей Александрой Фёдоровной итальянской оперы.
Прапорщик пересёк залу, стараясь ступать бесшумно по цветному, наборному, кое-где уже поскрипывающему паркету, приблизился вплотную к высокому незашторенному окну. От стекла повеяло приятным холодком. Перед ним простиралась Нева. Воды было не видно. Густой серо-фиолетовый туман поднимался над рекой. Выглянула луна и осветила зеленовато-белым светом Петропавловскую крепость, вернее, остроконечный собор, а бастионы уже почти потонули в лиловых волнах тумана. Александр повернул голову налево. Там тихо плыл, как огромный корабль, в зеленоватом тумане Васильевский остров. Только Ростральные колонны холодно поблескивали в лунном свете и верхняя часть широкого портика Биржи призрачно белела, напоминая чем-то старинный мавзолей. Чуть правее виднелись верхушки мачт торговых кораблей. Во всей этой картине было что-то нереально-фантастическое и одновременно такое притягательное, романтически прекрасное, что Александр тут же вспомнил театр, итальянскую оперу… Звуки музыки, как лёгкий ветерок, коснулись его лица. И конечно же, он вспомнил чудесный голос. Это пела Натали. Её белокурые кудри мягко струились по точёным обнажённым плечам, а голубые глаза сияли ярче, чем колье из фальшивых брильянтов у неё на груди. Как только закончится караул, он сразу же покатит к ней, на квартирку при театре. А там вновь эти поцелуи, её сверкающее белизной горячее тело…
Вдруг в самый сладкий момент страстных мечтаний в уши прапорщика ударил бесцеремонный шум чьих-то тяжёлых, самоуверенных шагов. Александр резко повернулся. В проёме распахнутой двери зала виден был приближающийся, колеблющийся свет.
«Кто бы это мог быть?» — подумал офицер.
В ответ на его немой вопрос в дверях появилась высокая фигура царя в накинутой на плечи шинели. Николай Павлович, в свою очередь, увидел на фоне залитого лунным светом окна чью-то неподвижную фигуру в военной форме. Сзади неё виднелся шпиль Петропавловского собора.
«Уж не привидение ли повешенного год назад в крепости декабриста пришло за мной?» — промелькнула вдруг в голове императора совсем шальная мысль.
Пепельные редкие волосы зашевелились у него на голове. Он вздрогнул, но быстро взял себя в руки.