— Я с тобой потом поговорю, — пробормотал Александр отнюдь не нежно и, схватив за шиворот ротмистра, поволок к выходу.
Он вытащил его на крыльцо казённого дома артистов Большого петербургского театра и дал такой пинок под зад, что кавалергард при полном параде, расставив ноги и руки по сторонам, как белка-летяга, пересёк половину широкой улицы и спланировал в большую полузамерзшую лужу. Раздался раскатистый хохот мальчишек и торговцев с лотками, полными булок и сладостей. Они обступили ротмистра, помогая ему подняться. Его белоснежный колет и лосины были в грязи. Но тут мальчишки и торговцы врассыпную кинулись в разные стороны. Шлапобергский выхватил саблю и, дико вращая выпученными глазками, с пеной у рта кинулся на графа, ещё стоявшего на крыльце. Стародубский еле успел выхватить длинную офицерскую шпагу, висевшую у него на поясе. Сталь клинков со скрежетом скрестилась. Посыпались искры. Раздались испуганные женские крики. Граф начал теснить Шлапобергского на середину улицы. Остановились экипажи. В окно высунулась Натали и громко выкрикнула:
— Врежь ему, Саша, проткни насквозь орангутанга проклятого!
Оперная дива замахала платочком, подбадривая рыцаря своего сердца.
— Господи, что же это творится?! — запричитала громко барыня в одном из остановившихся экипажей. — Нет, ты только посмотри, — обратилась она к своему супругу, — эти гвардейцы совсем ошалели, как мартовские коты. Среди бела дня при всём честном народе режут друг друга из-за актрисок развратных, а те им ещё из окон платочками машут и натравливают друг на дружку. Ну сделай же что-нибудь. Ты же генерал!
Пехотный генерал неохотно вылез из кареты и подошёл к фехтующим.
— А ну прекратите, господа офицеры! — рявкнул он во всё генеральское горло.
Это подействовало. Кавалерист и гренадер остановились и взглянули на подошедшего.
— Живо убрать оружие! Привести себя в порядок! И как стоите перед генералом? Сми-ирно! — громовым голосом отдавал команды генерал с полиловевшим от натуги лицом.
Офицеры убрали оружие в ножны, застегнулись и стали во фронт.
— Извольте доложить мне ваши фамилии и полки, где служите. — Генерал записал в маленькую книжицу, обтянутую зелёным сафьяном, то, что пробормотали офицеры. — Как же вам не стыдно, господа?! — покачал он головой в треугольной чёрной шляпе с бело-чёрным плюмажем из петушиных перьев. — Вы же не мальчишки, чтобы выяснять отношения посреди города. Вспомните про дворянскую честь! А уж я позабочусь, чтобы вам прописало ваше начальство ижицу по первое число. И тебе тоже, красотка, — вдруг погрозил генерал пальцем, затянутым в белую лайку, Натали, с любопытством взирающей сверху, и, пряча улыбку, зашагал к карете, в которой его ждала негодующая супруга.
— Жду вашего секунданта, — кивнул Александр Шлапобергскому и исчез за обшарпанной дверью.
— Изрублю на части! — рычал кавалергард, забираясь в пролётку. — А ну пошёл на Воскресенский, живее, чего скалишься! — И Шлапобергский ткнул кулаком в толстую физиономию извозчика.
— Он тебя не ранил? — встретила Натали с распростёртыми объятиями графа.
— Да нет, моя дорогая, — ответил Александр, обнимая примадонну.
Мир был восстановлен, и любовники удалились в спальню. Вскоре Натали уже сидела у большого зеркала и примеряла большие серьги с брильянтами, только что подаренные ей графом.
— Встретимся вечерком в театре, — проговорил Стародубский, одеваясь и целуя на прощание в щёчку Натали. — Ого, какие они у тебя яркие, как маков цвет!
— Он ещё смеётся! — воскликнула примадонна. — Как я арию принцессы-то петь буду? Она ведь не доярка какая-нибудь щекастая. О, изверги вы проклятые!.. Нюрка, неси сейчас же лёд! — прокричала она, а граф уже вышел из спальни, довольно насвистывая какую-то мелодию из французской оперетки.
Однако вечером Александр в театр не попал. О происшествии на улице было доложено самому императору. Расправа была скорой. Оба драчуна были отправлены на Кавказ, певичка же, что ввела гвардейцев в грех, была выслана на гастроли в Европу, после того как Николай Павлович сам лично встретился с ней в одном из своих загородных дворцов.
— Да, такую бестию нужно держать подальше от нашей столицы, — устало и удовлетворённо вздыхая, сказал император своему дружку Алексею Орлову сразу после этого свидания. — А то, боюсь, декабрьские события могут повториться, но только теперь одна половина гвардейского корпуса будет защищать Большой театр, а другая — брать его штурмом.