— Хватит ныть, чёрт тебя подери, — выругался Александр и встал с кровати, на которой валялся не снимая сапог. — А ну-ка налей мне водки и давай жрать, мать твою так!
Молодой организм потребовал своего.
— Ну, слава богу, ваше сиятельство! — обрадовался Степан. — И право дело, скушайте чего-нибудь, а там видно будет, какова наша судьба-злодейка и что нас ждёт в будущем. Бог не выдаст — свинья не съест!
— Но вот государь может слопать за милую душу, — поморщившись, трогая забинтованную голову, проговорил мрачно граф, присаживаясь к столу.
Перед ним уже стояла рюмка водки и аппетитно поблескивал жирком цыплёнок.
Прошло всего три недели, и на взмыленной тройке прискакал в Ставрополь фельдъегерь из Петербурга. Царь приказал разжаловать Александра Стародубского в солдаты. Начальник штаба Северокавказской линии быстро оформил все бумаги и отправил графа, уже переодетого в форму рядового пехотинца, в Тифлис, в штаб Кавказского корпуса. Там должны были решить дальнейшую судьбу разжалованного. Вместе с графом в солдатской шинели на одной телеге выехал с «оказией» — обозом с почтой под прикрытием казаков и пехоты — Андрей Полетаев, которого поймали в Ставрополе, где он пропивал золотые, полученные от графа в степи. Александр сначала не узнал в Андрее, тоже переодетом в солдатскую шинель и фуражку без козырька, того бледного малого, вытащенного из колодца. Но когда они разговорились, граф с удивлением услышал, что с ним на телеге едет известный поэт Андрей Полетаев, стихи, которого он читал в журналах и слышал на дружеских пирушках. Среди молодёжи они были очень популярны.
— А в Петербурге ходили слухи, что вы погибли в стычке с горцами. Многие романтически настроенные девицы даже заказывали службы за упокой на ваше имя, — проговорил Стародубский.
— Да я и сам уже давно себя отпел, — махнул грязной рукой Андрей и, подняв воротник шинели, лёг на солому на дне телеги.
Но через час после того, как обоз выехал из Ставрополя, Степан договорился с солдатами, охранявшими арестованных, что граф может пересесть в свою коляску. Александр пригласил к себе и Андрея. Все десять дней, что они добирались до Тифлиса, молодые люди проговорили. У них оказалось много общего — и знакомых в Петербурге, и любимых стихов. Когда они подъезжали к одноэтажному зданию штаба Кавказского корпуса, то дали друг другу слово, что сделают всё, чтобы попасть вместе служить в одну роту какого-нибудь пехотного полка.
Первым к помощнику начальника штаба, фактически руководящему всеми делами корпуса из-за болезни генерала Вельяминова, полковнику Николаю Николаевичу Муравьёву вызвали Александра. Он был очень удивлён тем, что невысокий, коренастый полковник с решительным, волевым взглядом встал из-за стола, пожал руку разжалованному офицеру и пригласил садиться в кресло у низенького столика. Денщик принёс чай.
— Вот что, любезный Александр Иванович, — обратился Муравьёв к графу, — не буду скрывать, я навёл о вас справки. Мне так же написал мой друг из Петербурга о вашем столкновении ещё в столице с этим грязным малым, Шлапобергским. Да и в Ставрополе этот ротмистр вёл себя погано. Я хорошо понимаю, что вас просто вынудили защищать честь и жизнь. Что касается распоряжения императора о разжаловании вас в солдаты, то, на мой взгляд, это уж слишком круто. Но мы люди военные и не обсуждаем приказы вышестоящих начальников, — усмехнулся Николай Николаевич. — Я хочу отправить вас в седьмой карабинерный полк, которым я сам недавно командовал. Там люди хорошие, а я их ещё предупрежу, чтобы с вами обращались по-человечески. Скоро мы выступаем в поход против персов. Ваш полк будет непосредственно в моём подчинении. И думаю, что вы уже в этой боевой экспедиции сможете отличиться. А я уж постараюсь представить вас к награде и к возвращению вам офицерского звания. Не сомневаюсь, что вы этого заслужите.
— Николай Николаевич, я бы хотел попросить у вас, чтобы вы поспособствовали послать вместе со мной в седьмой карабинерный моего друга Андрея Полетаева. И если можно, то желательно нас обоих определить в роту капитана Григория Христофорыча Маклакова, — обратился с просьбой Стародубцев.