Полковник и солдаты сняли головные уборы и склонились над геройски павшим в бою товарищем. Андрей Полетаев только месяц не дожил до выхода первой книги, которая произвела по всей России эффект разорвавшейся бомбы. И как власти ни пытались её запрещать и изымать из продажи, молодёжь уже знала её наизусть. А Александр Стародубский, когда войска корпуса осенью с победой вернулись домой, был вновь произведён в прапорщики. Он начал командовать взводом у того же капитана Маклакова, который и на Персидской кампании остался, к своему глубокому огорчению, без единой царапины. Но впереди уже назревала новая война с турками. Поэтому Григорий Христофорыч ещё не потерял надежды на пенсион. А «неуступчивый» полковник Муравьёв в марте 1828 был произведён в генерал-майоры и, получив под командование гренадерскую бригаду, уже через два месяца выступил в поход. Началась новая его боевая кампания, на этот раз против турок. Но перед отправкой к месту боевых действий генерал Муравьёв и прапорщик Стародубский вместе пришли на могилу поэта на тифлисском кладбище. Они постояли молча перед простым мраморным памятником, воздвигнутым на средства почитателей поэта, положили цветы и сразу же отправились в поход. Покидая город вместе с колонной войск, они не видели, как на могильную плиту поэта сел степной ястреб и долго смотрел с кладбищенского холма на долину, по которой двигалась нескончаемая змейка батальонных колонн. Война всё ещё продолжалась на древней многострадальной земле Востока, и кто будет следующей её жертвой, никому не дано было знать.
4
К концу июня русские полки переправились через пограничную с Турцией реку Арпачай и вскоре уже были под стенами Карса. Эту крепость турки построили при помощи английских военных инженеров и гордо объявили неприступной. Муравьёв с интересом рассматривал мощные укрепления города, сложенные из крупных, необработанных каменных глыб. Над стенами возвышались башни, приспособленные для размещения пушек дальнобойного обстрела. Внутри города ещё имелась цитадель с военными складами и другими постройками. А рядом с городом высилась гора Карадаг, на которой англичане построили редут, соединённый с основной крепостью.
— Да, впечатляет! — проговорил Николай Николаевич, объезжавший город в сопровождении своего друга полковника Бурцева и вновь произведённого в прапорщики Михаила Пущина, талантливого военного инженера и артиллериста. Сосланный на Кавказ рядовым солдатом, он по инициативе Муравьёва фактически руководил сапёрными и пионерными частями корпуса. Странно было видеть на многих военных совещаниях командного состава, как худой человек в солдатской шинели, а сейчас переодетый в мундир младшего офицера, спокойно и уверенно излагает планы по осаде и штурму крепостей, свободно указывая генералам и полковникам, где располагать части и когда и как начинать осаду и штурм. И все его слушались беспрекословно — таким авторитетом в своём деле он обладал. Даже ревнивый Паскевич всегда прислушивался к его советам и терпел государственного преступника в своём ближайшем окружении. Сейчас же Михаил Пущин, рассматривая карту местности на одном из больших плоских камней, показал жёлтым прокуренным указательным пальцем правой руки на белом листе карты:
— Вот здесь необходимо закладывать наши батареи. Три поставим на левом берегу реки, а на правом — главную батарею, как раз напротив предместья Ортакапи.
Генерал Муравьёв посмотрел на карту, затем в подзорную трубу осмотрел местность, где надо ставить батареи, и сказал:
— Делать это, конечно, надо будет ночью, ибо днём они нас в упор со стен пушками в щепки разнесут.
— И не откладывая в долгий ящик, — добавил Пущин.
— Сегодня же вечером мы с Бурцевым проведём отвлекающую атаку на левом фланге, а вы со своими солдатами в это время обозначите кольями всю трассировку ретраншемента[34] и направление амбразур. Вслед за этим мы подведём и расположим наши части, возведём редуты и установим на них батареи.
Так и поступили. Генерал Муравьёв взял на себя наблюдение за постройкой редута для главной батареи на правом берегу. Он хорошо понимал, что утром, как только турки увидят её, здесь будет сущий ад. И он оказался прав. Лишь только взошло солнце, с крепостных стен по главной батарее русских начали палить все орудия. Завязалась ожесточённая перестрелка. Муравьёв ни на минуту не покидал эту батарею. Рядом с ним турецкие ядра взрывали землю, рушили возведённые с таким трудом брустверы и амбразуры. Три пушки были подбиты. Их прислуга лежала здесь же в крови. Многие уже не шевелились. Но Николай Николаевич как ни в чём не бывало ходил по брустверу, переступая через искорёженные лафеты, обходя трупы солдат, и невозмутимо всматривался в подзорную трубу на стены Карса и простирающийся за ним город. Часть его строений уже горела, стены во многих местах тоже были повреждены.