На следующий день Александр Павлович проводил смотр своего Семёновского полка. Он был бледен и всякий раз вздрагивал, когда офицеры излишне громко отдавали команды. Но бравый вид солдат и та искренняя любовь, которой окружали его в полку, немного успокоили натянутые как струны нервы цесаревича. Вскоре он закончил смотр и пошёл, как это делал частенько и раньше, в баню. Когда зашёл уже завёрнутый в простынь в небольшую залу, отделанную розовым мрамором, перед ним встали, тоже в белоснежных одеяниях на манер римских патрициев, двое встречающих его людей. Это были генерал барон фон дер Пален Пётр Алексеевич, бравый, высокий мужчина пятидесяти пяти лет, с добродушным, открытым лицом и весёлыми большими серыми глазами чуть навыкате. Рядом с ним граф Никита Панин выглядел особенно сухим и высокомерным. Глядя на его умное, твёрдо очерченное лицо и высокую, молодую и статную фигуру, от которых веяло мужской силой, ледяным спокойствием и подавляющей собеседника силой воли, Александр вдруг ревниво подумал, что уж не этот ли дипломат является любовником жены. В голубых глазах цесаревича зажёгся неприязненный огонёк, но быстро погас. Он был по-женски памятлив на обиды и завистлив, но научился хорошо скрывать это.
— У меня такое ощущение, что я попал в славные времена Древнего Рима, так вы похожи на сенаторов в этих белых тогах, — пошутил цесаревич.
Они сели на мраморные скамьи у небольшого бассейна. Тёплая вода плескалась у их ног. Глядя на Александра Павловича, нельзя было помыслить, что всего полчаса назад он испуганно вздрагивал при каждом громком звуке. Сейчас цесаревич смотрел на своих собеседников спокойно, на его красивых губах играла уже ставшая знаменитой ласковая и немного загадочная улыбка, чуть прищуренные глаза смотрели прямо с подкупающей искренностью. Недаром Александра прозвали первым обольстителем своего времени — он умел очаровывать как мужчин, так и женщин.
— Вы не так уж и не правы, говоря о Древнем Риме, — начал разговор Панин. — Нас привела сюда забота о благе нашей горячо любимой Отчизны, которая, увы, стонет в лапах полусумасшедшего тирана.
Как ни хорошо владел собой цесаревич, но при этих словах слегка дёрнул головой, словно ему в лицо плеснули пригоршню холодной воды.
— Может быть, наш уважаемый вице-канцлер с места в карьер заговорил слишком резковатым языком, так не свойственным дипломатии, представителем коей он является, — улыбнулся генерал Палён, — но по сути дела он трижды прав. Империя гибнет, ваше высочество, и только вы можете её спасти.
— Господа, вы говорите с почти узником. Разве вам не известно моё положение? Как бы я ни горевал о тех испытаниях, которым подвергается моё дорогое Отечество, но, к сожалению, не в моих силах изменить это.
— Зато это в наших силах, — снова, едва умеряя свой могучий бас, заговорил с мрачным энтузиазмом Никита Панин, — число недовольных нынешним царствованием порядочных людей с каждым часом всё множится, ярость и гнев на нестерпимое и унизительное положение для всех патриотов России охватывает общество, так что есть люди, которые готовы рискнуть своими головами и отстранить тирана от власти. Но нам нужна уверенность, что тот, кто придёт ему на смену, не превратится через пару лет в такого же изверга, попирающего неотторжимые права человека.
— Вы говорите о конституции? — спросил быстро всё схватывающий цесаревич.
— Да, — коротко ответил Панин, — нужен основной закон, что регулировал бы общественные отношения в империи и подтверждал основные права граждан.
— Вы воистину древний римлянин, — улыбнулся Александр. — Если бы это зависело от меня, то я немедленно принял бы этот закон. Все цивилизованные народы Европы живут по конституции. Почему же Россия должна остаться исключением?
— О, вы посланы нам небом, вы просто должны, обязаны стать новым императором Российской империи! — горячо воскликнул Панин и сжал своими огромными сильными руками женственно изящные кисти цесаревича.
— Господа, но что будет с моим отцом? — спросил, делая строгое лицо, Александр. — Я не допущу крови. Такой ценой я ни за что не приму царский венец.
— Ваше Высочество, — иронично улыбаясь, проговорил курляндский барон, — чтобы приготовить яичницу, нужно разбить яйца. Но я вам обещаю: ничего с вашим отцом не случится, его только заставят подписать отречение и изолируют, да и то на время. Но вы прямо не сказали нам: вы с нами? Вы согласны, чтобы мы отстранили от власти вашего отца и дали вам самому стать российским императором? Да или нет? — И фон дер Пален твёрдо взглянул в глаза цесаревича.