Выбрать главу

В огне броду нет.

Мама рассказала:

«Однажды я проснулась среди ночи, Артем сидел за столом, заваленном рукописями. Окликнула его, он обернулся, и я увидела, что он плачет.

— Артем! Что случилось?!

— Послушай, — сказал он.

И прочел последнюю страницу „Дикого сердца“».

Критика отмечала возросшее за год мастерство Артема Веселого.

Александр Гербстман писал:

«Уже почти нет типографских ухищрений, слова говорят сами за себя, сравнительно с „Реками огненными“ мало „зауми“ — новых словообразований, имеющих не логический, а лишь звуковой смысл, но речь нервна, содержание — сжато, насыщенно […]

Артем Веселый насквозь пронизывает свою прозу образами — сочными, выразительными: „парус был налит пылающим ветром“, „трепалась портянка задорным собачьим ухом“, „вилась Фенька в мужиках, как огонь в стружках…“» 2

Большую часть статьи «Артем Веселый» критик И. Крути посвящает анализу рассказа «Дикое сердце».

«Артем Веселый не знает статики событий. Он весь в движении, в порыве, в горении, в сотне переплетающихся дел, в тысяче забот. Он слышит ход революции и чувствует ее бурный темп […]

Если в „Реках огненных“ и „Вольнице“ Артем Веселый фиксирует кипение революции, ее разгул, то в „Диком сердце“ им делается первая попытка показать ее организованность, захватить в поле своего творчества уголок жизни тех масс, которые революцию делали и которые выдвинули из своей среды незаметных, но подлинных героев […]

Артем Веселый не был бы художником, если бы он не увидел и не отметил те отрицательные явления, которые должны породить лишения, голод и холод среди разношерстной повстанческой массы. Но он еще художник-революционер и потому знает, что недовольство комиссаршей, требование спирта и прочее — все это — второе, маловажное, преходящее, что в часы боя уйдет на задний план мелкое и случайное, что умеющие так страдать, так чувствовать и так любить, сумеют побеждать.

„Слышим — опять каратель идет, надо в лес подаваться. И увяжись за мной Марька. Никак не хотит дома оставаться. И упрашивал ее. И умаливал.

— Не останусь, да не останусь.

У нас меж собою уговор был — чтоб бабой в отряде и не пахло. Чево тут делать? С версту от станицы умотали…

— Вернись, скаженная!

— Смертынька моя… Убей, не вернусь.

Заморозил я сердце. Сдернул карабин с плеча.

Трах… И ускакал товарищей догонять“.

Вот кого увидел среди партизан Веселый, и хотя эта исключительная фигура в самом повествовании не играет руководящей роли, она и все те, о которых Веселый только упоминает вскользь, именно они являются истинными героями» 3.

Отклик на «Дикое сердце» появился в парижском журнале:

«Артем Веселый внес в русскую литературу очень своеобразный прием, — писал рецензент. — Он отказался от изображения личностей, от психологических переживаний героев, даже от сюжета с его завязкой и развязкой, порвал с традицией прошлого большого искусства, остался с одним голым „коллективом“, с толпой революционных солдат, матросов, партизан — и сумел в этой пустыне создать несколько значительных вещей. Но, с течением времени, в самом процессе творчества Артем Веселый почувствовал опасности повторений (ибо толпа чаще всего однообразна в своих проявлениях и разнообразны только индивидуальности) и обратился к поискам героя. Пока же — в этих поисках — он облюбовал себе одного героя, которого стал воплощать во многих лицах, разнообразя их небольшими индивидуальными чертами. Это человек, рожденный и воспитанный революцией, крепкий, стальной, готовый каждую минуту умереть или лишить другого жизни (будь это даже лучший друг или любимая женщина) — одним словом, это один из тех, которым посвящал свои баллады Н. Тихонов.

Гвозди б делать из этих людей, — Не было б в мире крепче гвоздей!

„Дикое сердце“ А. Веселого очень сильный и жестокий рассказ. После И. Бабеля и Вс. Иванова нас трудно удивить чем-нибудь жестоким и беспощадным. Но „Дикое сердце“ все же поражает. Тяжелый, бесчеловечный, казалось бы, рассказ. Но чем бесчеловечнее поступки людей, тем сильнее человеческие страсти, тем выше и яснее человеческая боль […]

Рассказ написан, как всегда у Веселого (тут он соприкасается с Б. Пильняком), отрывочно, хаотично: мысли и слова не вытекают одни из других, а врываются откуда-то и идут навстречу ворвавшимся, новым. Эта разорванность стиля передает волнение и отрывистое дыхание автора.