Я старалась писать иначе, пересказывала отцу книги современных писателей, открывала их для себя. Отец говорил, что все они достойные, честно описывают жизнь, но главное, по его словам, было не это. Самыми серьезными, у которых стоило по-настоящему учиться, для него были Н.В. Гоголь, Ф.М. Достоевский, Л.Н. Толстой. Он очень хорошо знал произведения этих писателей и их современников. Часто рассказывал мне о героях той или иной книги, да так, что я рот раскрывала.
Иногда, если выпадал свободный от ВГИКа вечер, он находил себе работу по дому. Он любил каждый предмет, находящийся у нас в квартире. Большая часть вещей была когда-то перевезена из Петербурга. Отец мог рассказать о любой из них. Он прекрасно знал историю искусств – архитектуру, скульптуру и живопись с античных времен и по XIX век. Он научил меня разбираться в стилях, видеть рисунок дерева. Отец знал состав клея, которым скрепляли мебель. И часто, как парня, учил меня варить столярный клей, показывал, как ухаживать за красным деревом. Несколько раз мы с ним делали абажуры, лавки под телевизор с приставкой, чинили розетки, стулья, не применяя гвоздей, проводные телефоны. Отец старался обучить меня всему, что умел сам. Он повторял, что чем больше областей, в которых человек разбирается и может своими руками что-то создать, починить, наладить, тем более независим он от общества. «Мне нужна еще одна рука, и ты будешь у меня все делать, даже водить автомобиль», – говорил отец, ремонтируя что-либо.
Особое отношение было у него к подсвечникам и свечам. В нашей гостиной всегда по праздникам зажигались свечи. Аккуратно, скальпелем, чистя каждый подсвечник, рассказывал мне отец о деде Антоне и бабушке Зине, о прабабушке Александре Баталовой. Она и ее супруг Петр Баталов были верующими людьми, знали многие церковные обряды. Сколько праздников встретил отец вместе с ними! Он очень любил Рождество, старый Новый год и Пасху. В эти праздники и в мой день рождения я сама выбирала, что отцу надеть. Мы уходили в комнату, открывали два шкафа, и отец покорно подчинялся мне. Такая у нас с ним была традиция, и мы поддерживали ее почти сорок лет. Как красив он был в черном бархатном пиджаке, темно-серых брюках, белой рубашке с темно-синей бабочкой!..
Помню, какие интересные разговоры происходили у нас за завтраком. Они рождались из самых простых, обыденных вопросов. Папе каким-то образом удавалось расширять тему разговора, увеличивая ее до всемирных размеров, свободно передвигаясь в истории цивилизаций… Иной раз мы увлекались настолько, что забывали про время, и когда вдруг смотрели на часы, поднималась суматоха…
Над сюжетами своих рассказов я работала постоянно. Прислушивалась к разговорам наших друзей, знакомых, что-то записывала. Содрогнулась, когда началась чеченская война. Она опалила нашу жизнь через экран телевизора. Отец до последних дней избегал со мной разговаривать о войне в Чечне. Он первым прочитал мой рассказ «Рождественский ужин», сюжет которого разворачивается в это страшное время. Помню, пока отец его читал, я очень волновалась. А какое сильное потрясение я испытала, когда через пару дней он сказал, что это – серьезная литература. Но сложное испытание ждало меня впереди. Я должна была править свой текст. И не в компьютере, а диктовать. Это для меня было довольно мучительно, потому что я разговариваю с большим трудом. Отец каким-то образом освободил себе вечера, и после ужина мы затворялись в моей комнате. Разбирали мизансцены, действия, обстановку. Это помогало мне яснее видеть, представлять действия, мелочи, детали, рассказывающие о героях. Так мы писали несколько месяцев. Потом еще дней десять я перепечатывала текст в компьютере набело. Наконец все было готово. И наступил тот самый вечер, когда, после одиннадцати часов, отец созвал нас с мамой и бабушкой в гостиную, чтобы прочитать мой рассказ. Помню, с какой гордостью и ревностью на меня смотрела бабушка. Спустя некоторое время она попросила, если я изберу творческую профессию, взять ее имя Гитана-Мария.