Оставив ее пылающей, тоскующей, он ушел, даже не обернувшись. Но в ее сердце закралась робкая надежда, что их короткое, но такое чувственное прикосновение значило для него столько же, сколько и для нее. А что, если это просто представление для Коди?
Нет, она не собирается терять голову… или сердце. Только не из-за этого ковбоя! Только не снова!..
— Мама! — Коли дергал ее за рукав.
Она посмотрела на своего маленького сына и только сейчас заметила, как замерзла. Холодный январский ветер продувал насквозь.
— Нам не стоит стоять здесь на ветру. Пойдем в дом. Тебе нужно отдохнуть.
— Но, мама, я не устал. Марта ласково похлопала его по плечу и вошла с ним в дом.
— Мам, ты поняла? — спросил он с надеждой.
Она пригладила его волосы. На лбу его шишка стала совсем маленькой, но жуткий багровый синяк все еще портил его нежную кожу.
— Что, милый?
— Папа нас любит. — Он счастливо улыбнулся. Ее губы скривились в подобии улыбки. — Ты знаешь, когда он вернется?
— Скоро, детка, скоро, — произнесла она слабым голосом. Она сжала в руке бумажку, которую дал ей Джо, смяла ее и выбросила в мусорную корзину.
Она не будет ему звонить.
— Мама, мне нужны деньги на обед, — сказал Кода, перебрасывая ремень своей желтой школьной сумки через плечо. Он выглядел еще меньше, чем обычно, одетый в шерстяную куртку, вязаную шапочку и толстые варежки. На нее накатило острое желание затащить его обратно в машину и отвезти домой.
Но доктор разрешил Коди с понедельника посещать школу. Марта не покидала тревога, и она сознавала, что причина ее — не только здоровье Коди.
— Сейчас, — ответила она и потянулась за сумкой. Ее рука нашарила игрушечную лошадь Коди, его любимую книжку и обертку от конфеты. Где же сумка?
Марта быстро пробежала в уме места, где могла оставить сумку. Взяла ли она ее сегодня утром? Положила ли в машину? Она не могла вспомнить, потому что они спешили. Когда же она ее видела последний раз? Марта потерла лоб ладонью, стараясь хоть что-то вспомнить. На родео сумка была у нее, она помнила, как прижимала ее к груда, когда Коди скакал на той проклятой овце. Она смутно припомнила, что рылась в ней в больнице, когда лихорадочно пыталась найти их карточки медицинского страхования и свое удостоверение личности.
Внезапно сердце ее подпрыгнуло. Она положила сумку на сиденье в машине Джо. Ключи она держала тогда наготове в руке, торопясь побыстрее довезти Кода домой и избавиться, наконец, от Джо. Навсегда. Но он прошел за ней в дом и помог внести туда сына. А сумка ее так и осталась лежать в машине.
— Ну что, мам? — нетерпеливо обратился к ней Коди.
— Извини, сынок, я… забыла свою… Она осеклась, вдруг осознала, что придется снова встретиться с Джо, а перед этим еще найти его.
— Вот, возьми, Коди. — Она открыла бардачок, в котором лежала разная мелочь. — Отдай это учителю. Будь осторожен.
Коди кивнул и улыбнулся на прощание.
— Пока.
— Счастливо, солнышко, удачного тебе дня. Я приеду за тобой после обеда, — сказала она ему вслед, но он уже повернул за угол кирпичного здания и вошел в школу.
Марти наклонилась и прижалась лбом к рулю машины. Ну как можно быть такой тупицей! И что же ей теперь делать? Она изо всех сил стиснула холодный пластик руля. Ей придется позвонить ему, другого выхода нет.
Ничего сложного! Если только она не успела выкинуть листок с его телефоном из корзины. И это не должно его сильно обеспокоить, ведь он, в конце концов, ждет ее звонка. Вот только как она сможет смотреть на него, не вспоминая его поцелуй. О, Господи! Она откинулась на сиденье.
Джо мучил грипп. Или еще какая-то другая хворь. Посреди ночи он просыпался в холодном поту и глядел в темноту, прислушиваясь к тишине, камнем давящей на него, ожидая появления благословенного света. Его преследовали призрачные видения. Одно лицо было таким знакомым, но оно было так далеко и отодвигалось все дальше и дальше с каждым днем. Его воображение вызывало и другие лица. И среди них — крошечное, нежное личико младенца. Затем оно менялось и превращалось в лицо Коди, улыбающегося и зовущего его папой.
Бессонные ночи были знакомы Джо еще с тех давних пор. Он научился жить с пустотой в груди, со звенящей тишиной, с этим грызущим чувством вины. Он привык считать наказанием свою жизнь — жизнь без единого чувства, без единого желания.
Но сейчас что-то изменилось, усложнилось. Грудь его снова сдавило. Как быстро Марти и ее сын стали частью его жизни! А этого он не мог себе позволить.
Теперь оставалось лишь молиться, чтобы к Коди вернулась память. Тогда Марти не позвонит и он никогда ее больше не увидит.
С этой отчаянной надеждой ковбой и встретил очередной наступающий день. Он заставил себя встать с постели раньше, чем обычно, и вышел на улицу к своей обычной, каждодневной работе, которая отвлекала его от этих мучительных мыслей.
В бледном свете раннего утра, заливающем амбар, Джо подошел к огромному тюку сена, поднял его и, сгибаясь под тяжестью, перенес в другой угол. С губ его сорвался невольный стон. Маленькие соломинки закружились в воздухе. Кашляя, он отступил, назад. Белые облачка пара, вырывавшиеся из его рта, таяли в январском холодном воздухе.
Машина его стояла рядом с амбаром, на широкой дороге, ведущей за пределы его маленькой вселенной, жизнь в которой вращалась вокруг кормления скота, выращивания телят и заготовки сена. Над ним висело унылое зимнее небо, цвет которого менялся от мрачно-синего до тоскливо-серого.
Неожиданно его внимание привлекло что-то, от чего побежали мурашки по коже. По проселочной дороге ехала маленькая синяя машина.
К Ролинзу давно никто не ездил. Он всем дал понять, что не нуждается в визитерах, которые сновали в его доме, как муравьи. Сначала, после того, как умерла его жена, это были прихожане местной церкви, приносившие ему запеканки и кексы, грудинку и бобы. Какая насмешка судьбы: они приносили ему съестное, чтобы он не умер от голода, в то время как единственным желанием его было умереть.
Изредка появлялись женщины. Одинокие, отчаявшиеся, те, кто знал, что он горюет, и те, кто хотел облегчить его боль. Но он заслужил эту боль и поэтому никто подолгу не задерживался.
Заинтересованный и настороженный одновременно, Джо направился к остановившейся машине. Сняв перчатки, он засунул их в карман джинсов. Он не позаботился даже надеть свою куртку из овчины, и теперь морозный воздух холодил голые руки, выглядывающие из закатанных выше локтей рукавов фланелевой рубашки.
Когда дверца машины открылась, сердце его ухнуло вниз. С застенчивостью подростка Марти неловко вылезла из автомобиля и встала на дороге. На ней были джинсы и толстая куртка. Дверцу она оставила открытой, словно готовая прыгнуть обратно в любую секунду. Джо снял шляпу и вытер рукой лоб. Мелкие соломинки царапали его кожу, но он ничего не замечал, кроме Марти, и видел лишь ее теплые карие глаза, ее румянец на щеках, ее улыбку.
— Доброе утро, — поприветствовала она его.
— Здравствуйте, — ответил он. Внезапно его охватила тревога. — Что-то случилось?
— Нет, — выдохнула она. — Нет, — повторила Марти уже спокойнее. — Я имею в виду, что с Коди все в порядке. Он в школе.
— Хорошо. Ну, как он, вспомнил? Она покачала головой.
— Как же вы нашли меня? Моего адреса нет в справочнике.
— В смысле, под именем Ковбой, Всегда Готовый Помочь? Он засмеялся:
— А вы пробовали позвонить?
— Нет, — пришлось признаться ей. — Мне казалось, будет лучше этого не делать.
От таких слов кровь застыла в его жилах.
Она отвела глаза, но затем снова взглянула прямо на него, будто приняв какое-то решение.
— Я позвонила в Ассоциацию родео.
— Вам, наверное, холодно? — спросил он, готовый убить себя то, что стоит и глазеет на нее, как глупый подросток. — Ну, конечно, вы замерзли. — Он втянул в себя холодный воздух. — Всего десять градусов. Иногда я так же догадлив, как и быки на моем пастбище. Входите в дом.