Кроме каши, я ничем не мог ее накормить. Не прошло и получаса, как я внес в палатку рассыпчатую кашу, благоухающую кубанским рисом и топленным вологодским маслом.
— Яшка, мне никогда в жизни не было так хорошо, и я никогда не ела ничего вкуснее.
Доев последние рисинки и облизав со смаком ложку, она добавила: — Дурашка, я думала, что такую непрекращающуюся любовь только писатели выдумывают в книжках, а оргазм и блаженство от него — это выдумки моих непутевых подруг.
— А как же одиннадцать лет замужества? — удивился я.
— Это было неинтересное, как бы обязательное занятие, редко больше одного раза в неделю, — грустно добавили она. Перед сном мы пару раз предались любовным утехам и сморились в мертвецком сне.
Утром мы переставили палатку на террасу на более сухое и высокое место. Упаковали всю коллекцию, убрали все коряги и крупные камни с площадки, где предполагалось принять вертолет. Приготовили консервированный борщ и гречневую кашу. Досыта наелись. До ночи терпения нам не хватило. Вечер и полночи палатка ходила ходуном. Иногда из нее выносились два голых тела, с визгом и хохотом летящие в холодную воду.
Пришло 20 августа. Наши коллеги не возвращались. Они знали, что нас должны были вывезти 13–15 августа, поэтому мы их особо не ждали. (Оказывается, у них пали лошади. Они все маршруты выполняли пешком, все таская в рюкзаках, и раньше времени ушли в ближайший поселок). Вертолет мы ждали ежедневно весь световой день. Теперь торопиться было некуда. Мы были, в общем–то, счастливы в своей неожиданной любви. Вертолеты на севере могут не прилетать и неделю, десять дней. Задержка вылета становилась нам на руку. Некоторое беспокойство вызывало стремительное сокращение всех продуктов, кроме муки и чая. Мы стали экономить тушенку и собирать из нее жир. На десятый день я, плюнув на все, и решив, что без меня не улетят, пошел ловить хариусов. За ужином мы едва не объелись. После второй недели мы стали отходить от базы с каждым днем все дальше и дальше. Пошли грибы, созрела голубика. Мы жарили грибы на жире из тушенки, пекли пирожки и варили вареники. Запивали ароматным чаем, растягивая по одной карамельке на день. К концу месяца грибы кончились, кислые до оскомины вареники без сахара с трудом лезли в рот.
И тем не менее, если сказать, что нам было хорошо, — это значит не сказать ничего!
Можно было, бросив все, уйти на ближайший прииск, расположенный в 70–80 километрах от нашей стоянки, а оттуда добраться до Якутска. Но мы понимали, что скоро выпадет снег, под ним останется коллекция, собранная с таким трудом, за ней никто не полетит. Вторую такую коллекцию не собрать, да и денег никто не даст на повторную экспедицию. Мы решили остаться, ведь за нами все равно рано или поздно прилетят. Мы были уверены, что в Новосибирске уже точно предпринимают какие–то меры, поскольку уже целый месяц, как мы должны были вернуться. Я поставил палатку поменьше на твердый каркас, приспособил свою маленькую разборную печурку–буржуйку и стал каждый день заготавливать дрова. На речке появились ледяные забереги, и перестали ловиться хариусы. Уйти высоко в горы за снежным бараном я не решался — не мог же я оставить Сару одну на два дня. Этот поход оставался на крайний случай, к тому же по свежему снегу барана возможно выследить за один день. Мы перестали ждать и тревожиться. Днем гуляли по окрестностям, придумывая, как бы разнообразить нашу немудреную, преимущественно растительно–мучную трапезу. Ночью сливались в разнообразных любовных позах и забывали все на свете, а мир, который, казалось, забыл о нас, нам и на дух не был нужен. Прошло еще две недели. Я приготовил поленицу дров в свой рост и заявил, что завтра прилетит вертолет. На вопрос: «Почему?», — я ответил, что примета такая и вспомнил почти аналогичную ситуацию на Колыме. Там тоже целый месяц до глубокого снега не было вертолета. А прилетели сразу два аккурат на следующий день после того, как мы завершили заготовку дров, которых хватило бы на всю зимовку.
Утром из последней горсти гречки, двух ложек свиного жира я принялся варить кашу по рецепту известного автора книг о рецептах народов Мира Вильяма Похлебкина. Минут за пять до её готовности из–за сопок раздался рокот вертолета. Мы, чуть не матерясь, накинулись на вертолетчиков, они не дрогнув молча выслушали. Один из них заявил: «Да если бы я досрочно из отпуска не вернулся, вы бы тут куковали до декабря». Отпуска на севере длятся по полгода. Поиздержавшись на югах, наш вертолетчик вернулся домой. Проходя мимо диспетчерской, он заглянул туда, чтобы выяснить, когда нас вывезли. «Как мы их вывезем, если кроме тебя никто не знает района, куда ты их забрасывал?» — услышал он ответ. На следующее утро, не позавтракав, как только рассвело, он летел к нам. За это он и его второй пилот получили горячую гречневую кашу. Мы стали грузиться. В гостинице эти паразиты из администрации поместили нас в разные, причем не одноместные номера. Через два дня мы были в Академгородке. Примерно такая же ситуация, когда мы остались опять вдвоем выполнять всю работу, случилась в Якутии через четыре года. Только в тот год мы не ждали вертолета, а «сплавлялись» на лодке по почти пересохшей реке, буквально через каждые полкилометра, перетаскивая лодку волоком, разгружая и загружая каждый раз почти полтонны груза.