— Да ну, брось ты. Как ты мог закессонить на 20 метрах? — возразил он.
Уже через минуту у меня была парализована вся правая сторона. Сомнений не было: азот «закипел» в крови, закупорив кровеносные сосуды. Немедленно было передано сообщение по рации на судно. Пока мы дошли до корабля, там была подготовлена к работе аварийно–лечебная барокамера, наготове ждали доктора и корабельный, а также наш врач–физиолог, меня на руках отнесли в барокамеру — началось спасение водолаза.
Когда с водолазом что–нибудь случается, то при лечении его «опускают» под давлением в барокамере на большую глубину, чем та, на которой он работал. Так поступили и со мной. На глубине 40 метров у меня прошли все симптомы кессонной болезни, я резво встал и стал ходить по барокамере. Стали снижать давление, то есть поднимать на поверхность. Я попросил включить более быструю музыку, чтобы активнее двигаться для более эффективного вывода пузырьков воздуха из организма. Водолаз в барокамере должен постоянно сообщать наружу о своих ощущениях. На глубине 13 метров я сообщил, что у меня появилось в ногах ощущение типа зуда, какое бывает когда отсидишь ногу. Снаружи задумались. Посовещались и стали вновь опускать на 60 метров. Где–то на уровне 35–40 метров зуд пропал, на 60 метрах опять все стало хорошо. Снова начался подъем, снова ходьба по барокамере и танцы. На глубине около 20 метров появился более сильный зуд. Очередное более длительное совещание спасателей и очередной спуск на 80 метров. Зуд не проходит, ходить становится труднее. Опускают на глубину 100 метров. Как потом оказалась, на сжатом под давлением воздухе этого категорически нельзя было делать. Такие манипуляции можно и необходимо делать только на сжатом кислороде.
Пошли вторые сутки спасения, мне становилось все хуже. Я с трудом мог подниматься с койки, в мочевом пузыре появились сильные боли, возникали частые позывы к мочеиспусканию, но оно не происходило. Ввели катетер для его опорожнения, стало немного легче.