Зная скорость наступления моря на сушу, мы могли вычислить, в какие годы на вновь затопленной территории была глубина 0,5, 1, 1,5 и т. д. метров. Наша задача состояла в том, чтобы провести опробование грунта на глубине 10–15 сантиметров через каждые 0,5 метра, начиная с глубины 0,1 и 0,5 метров и до четырехметровой. Каждая проба промывалась через мельничный газ и почвенные сита с отверстиями меньше одного миллиметра, чтобы сохранились все растения и животные, которые могли жить на грунте или в его толще после затопления суши.
Уже первый десяток проб позволил сделать вывод, что на второй год после начала затопления на акватории вновь затопленной суши появились первые морские животные — многощетинковые черви, имеющие повсеместное распространение в Каспийском море на илистых грунтах. Дальнейшие исследования показали, что уже спустя 5–6 лет намечались первые фазы развития нового морского сообщества, в составе которого было 5–7 видов животных, и он был неизменным в последующие 5–8 лет.
В один из выходных дней Магомед предложил нам поехать в горный аул. Полтора дня мы поднимались по бесконечному серпантину в горы. От немыслимо глубокого ущелья с беснующимся потоком воды на его дне узкую дорогу ограждают лишь небольшие полосатые черно–белые столбики, на особенно крутых поворотах иногда становилось жутковато, и по телу пробегала дрожь. Но солнце приятно греет сквозь открытое автомобильное окно, синеет небо, ярко зеленеют склоны гор, на фоне виднеющихся вдали заснеженных вершин, краски, кажется, так и светятся в прозрачном воздухе. Черноглазые, смуглолицые аварские женщины машут нам руками. На них яркие, всех цветов радуги платья, красно–желтые платки, и когда эти статные горянки идут по дороге, то напоминают живые цветы, сошедшие со склонов гор. Богатая растительность с подъемом в горы сменяется альпийскими лугами. Постепенно меняется и беднеет разнообразие растений, снижается высота трав, среди которых ярко выделяются клевер, голубая скабиоза, синие генцианы, розовый рододендрон. Еще выше мы повстречали легендарный эдельвейс и искренне удивились его как бы невзрачной, но необыкновенно впечатляющей и трогательной красоте. На высоте 3200–3600 метров начиналась граница вечных снегов.
Наконец мы добрались до конечной цели — аула Хунзах, который раскинулся на неприступном с трех сторон склоне высокогорного плато, окруженного, как забором, остроконечными вершинами. В давние времена Хунзах был столицей аварцев — самой многочисленной народности Дагестана. Камни Хунзаха помнят самого прославленного аварца — Хаджи–Мурата. Он был молочным братом аварских ханов, одним из наиболее энергичных и способных горских вождей. Хаджи–Мурат был самым легендарным и бесстрашным из всех горских предводителей. Его храбрость была поразительной даже на Кавказе. И вот мы идем по той же каменистой улочке, окруженной высокими заборами, выложенными несколько веков назад из грубо обработанного камня, по которой шагали ноги Хаджи–Мурата. Я не могу сказать, что испытывал особо сильное волнение, но какое–то необычное состояние души ощущалось однозначно. Мы находились в середине аула и остановились в неуверенности, куда пойти дальше.
— Ты к кому приехал? — спросил меня подошедший старик в черной папахе и бараньей бурке до земли.
— Ни к кому… — ответил я в растерянности, не зная, еще к кому мы приехали.
— Ни к кому — нельзя, — сказал горец. — Старики наши говорили: «Если ты приехал ни к кому, то на тебя и собаки лаять не будут». Приезжать надо к другу–кунаку. Поэтому, знаешь что, пойдемте–ка ко мне — я буду вашим кунаком.
Мы вошли в настоящую саклю. Сбылась моя детская мечта. Старик что–то сказал на местном диалекте вошедшей горянке. Поинтересовался откуда мы и зачем забрались так высоко в горы. Узнав, что мы путешествуем с племянником Расула Гамзатова, он обрадовался и сказал, что недалеко от Хунзаха находится аул Цада, в котором родился известный поэт. Мы сообщили, что этот аул и есть конечная цель нашего путешествия. Вошла его дочь, неся на серебряном подносе пять кружек горячего чая. Ранее я пил самые разнообразные специфические чаи в Башкирии, Китае, Индии, Туве и Японии, но более этого вкусного и бодрящего, чем этот кавказский напиток, приготовленный на крепком чае с травами, молоком, солью и маслом не пробовал.
Искренне поблагодарив старика, мы пошли прогуляться по окрестностям и поднялись на ближайшую вершину. Мы были выше облаков, выше орлов, которые парили далеко под нами. Сверху кучкой камней казались домики аула в глубоком ущелье, автомобили напоминали букашек. Серебристой змейкой выглядела река, рокот которой доносился до вершин. Ощущение было такое, что ты взлетел над ущельем птицей. Красота заснеженных гор, изрезанность и глубина ущелья напомнили мне несколько меньшие высоты хребта Черского в Якутии. Вечером на столе было все, чем можно угодить гостю. Хлеб, зелень, сыр, масло, хинкал, сохта, чуду, вода и вино в старинных серебряных и керамических кувшинах, но Дегир Магомедович, хозяин дома, где мы остановились, ставший нашим очередным кунаком, с истинно горским темпераментом продолжал корить небо, себя и нас, что он не может подать сейчас на этот стол дымящегося барашка, так как их пригонят с пастбища только завтра утром. Назавтра мы кое–как уговорили его не резать барана. Только обычай дагестанского гостеприимства, и то, что желание гостя — закон, спасло барану жизнь, а нас — от очередного обжорства. Заверения Магомеда, что мы еще будем охотиться на серну и непременно попробуем свежего мяса с легендарной чачей, окончательно успокоили гостеприимного Дегира Магомедовича.