Азаров скрылся в подъезде. Какое-то время Илюша ожидал его. Потом заглянул в кошелку и увидел хлеб. Перед глазами поплыли темные круги: нестерпимо хотелось есть. Илюша видел зажаристую корку. «Хлеб, хлеб, хлеб» — стучала кровь в висках. Сердце зашлось от соблазна взять краюху.
Азарова все не было.
Уже не в силах побороть искушение, Илюша сунул руку в кошелку и достал хлеб. Он хотел положить его обратно, но руки не слушались. И он кинулся бежать. Поскользнувшись, выронил краюху. Бродячая собака бросилась к ней, но Илюша опередил и помчался дальше.
Кажется, кто-то кричал: «Держите вора!» Илюша не оглядывался. За углом он обернулся — погони не было. В отдалении плелся за ним голодный пес.
Здесь можно было отдохнуть. Илюша свернул в пустынный двор, присел у забора и отчаянно, с торопливостью голодного впился зубами в краюху. Хлеб был сырой, с жесткими овсяными чешуйками. Илюша глотал и давился колючими кусками. Собака молча глядела на него издалека.
Собрав с коленей крошки, Илюша устало поднялся. На улице по-прежнему было пустынно. Хмурые сумерки опускались на город. Нигде не было видно ни огонька.
В дальнем углу двора Илюша увидел заброшенный сарай. Внутри пахло сыростью и тленом. Он сгреб прелую солому и улегся на ней, поджав коленки к подбородку. Илюша пытался заснуть. Тяжкие думы не давали покоя. Вот и остался один на свете — брата потерял…
В соломе шуршали мыши.
Вдруг вспомнились Илюше слова чекиста Дунаева: «А что, если братишка твой уже в Калуге? Может такое случиться? Может. Приехал к дяде и ждет тебя…»
От этой мысли сладко заныло сердце. Но за сараем стояла непроглядная темень, и надо было дожидаться утра.
Так и проспал в заброшенном сарае до рассвета, что-то бормоча и всхлипывая.
Глава третья СЕМЬЯ ДУНАЕВЫХ
Илюшу разбудил собачий лай. Сквозь щелки сарая просеивались солнечные лучи. Невыспавшийся, продрогший, весь вывалянный в соломе, поднялся он и, прежде чем выйти из сарая, оглядел пустынный двор.
Отсюда хорошо видна была стройная колокольня церкви Жен-мироносиц, а за ней поблескивали золотыми звездами синие купола храма Василия Блаженного. Там и должна быть Солдатская улица, как уверял рабочий Азаров.
Кутаясь от утренней свежести, Илюша вышел из своего убежища и поплелся со двора. Улица была пустынной. Солнце блестело в лужах и в колеях грязи. Холодный весенний ветерок нес запахи набухших тополиных почек.
Чем дальше шел Илюша по улице, тем больше охватывало его волнение. Вдруг и в самом деле он встретит сейчас У Дунаевых брата Ваню!
Солдатскую улицу нашел без труда. А вот и нужный дом. На дубовых воротах прибита железная табличка с выдавленным двуглавым орлом и гордой надписью:
ДОМ МЕЩАНИНА Н. Ф. ДУНАЕВА
Илюшу испугало слово «мещанин», и он в нерешительности топтался у калитки. Потрогал щеколду — заперто. Постучал — никто не отозвался.
Вдруг он услышал позади себя голос:
— Эй, Повсикакий, дергай за проволоку!
К нему подскочил хулиганистого вида подросток. Ухмыляясь драной губой, он принялся разглядывать Илюшу. Клетчатая кепка блином была надета задом наперед и едва держалась на затылке.
— Ты что, с войны?
— Нет.
— А почему на тебе галифе? — Не дождавшись ответа, мальчишка повторил: — Дергай звонок, а то у них дед глухой, не услышит. А бабка жадная, побирушек не любит. Хочешь, я дерну за кольцо? А ты на мою долю пирогов попросишь у бабки Дунаихи.
Только теперь Илюша заметил с правой стороны калитки железное кольцо на проволоке, но дотянуться до него не просто, да и звонить боязно.
— Ну, согласен? Попросишь для меня три штуки: с фасолей, с капустой и с картошкой. Идет? — С этими словами он подпрыгнул и три раза сильно дернул за кольцо.
Колокольчик во дворе так неистово задребезжал, точно случился пожар.
Сорванец тут же пустился бежать. Но не оттого, что громко позвонил. Он испугался собственной матери, которая вышла из соседней калитки и погрозила кулаком:
— Ну, погоди, Врангель проклятый! Я тебе покажу лепешки!
— Не брал я твои лепешки! — убегая, кричал Врангель.
— Ничего, придешь домой, я с тобой поговорю…
Тем временем, стоя у калитки, Илюша думал: вдруг сейчас дверь откроет Ваня? Вдруг произойдет такое чудо?
Наконец звякнула щеколда, открылась тяжелая дубовая калитка с высокой подворотней, и на улицу выглянул низенького роста белобородый старичок. Глаза у него были маленькие, голубые. Он был без шапки, в залатанном матерчатом пиджаке и холщовых штанах, заправленных в сапоги.