Всеобщая управляемая демократия открыто противоречит главному признаку реальной власти. Ведь власть – это открытое, публичное подчинение большинства меньшинству. Власть – основное общественное отношение. Государство – высшая цивилизационная форма власти. Ничего этого нет в конструкции всеобщей демократии. Меньшинство якобы подчиняется большинству. Само большинство никому не подчиняется. Государство существует дополнительно к согласному с самим собой большинству только для приведения к порядку меньшинства, поэтому становится сервисным институтом и в исторической перспективе исчезает. Все это потому только так соблазнительно для массового потребителя утопии, что ложно от начала и до конца.
Народ и власть
В XX веке развитие ситуации с властью и демократией в мире нашло полное отражение в наших собственных национальных документах. Что говорят о принадлежности власти наши российские Конституции?
Принадлежность власти понятному, физически и юридически реальному субъекту заявлена только в 1906-м (император) и 1918-м (Советы).
В 1937 году власть Советам уже не принадлежит, но еще осуществляется «в их лице». В 1978 году Советы вовсе из «лица» (то есть хоть какого-то субъекта) превращаются в чистый механизм («через» них), одновременно народ наконец-то номинируется на роль обладателя власти. Правда, тут же вводится другой субъект, с точки зрения английского языка (сила=power=власть) также являющийся субъектом власти, – КПСС. Так что власть либо принадлежит просто КПСС, гораздо более определенной по сравнению с народом (это как минимум организация), либо народу опять-таки «в лице» КПСС.
И наконец, действующая Конституция, 1993 год. Никакой принадлежности власти народу в России нет. Народ – лишь носитель суверенитета и единственный источник власти. Это метафизическое, беспредметное положение власти к народу является догматом светской религии демократии. Это чистый символ веры, прямо исключающий возможность реального народа-властителя. Все честно. С этим согласен и демократический здравый смысл: власть не может действительно и актуально принадлежать народу, так как предполагает содержательную наличную непрерывную волю. «Народ» может обладать такой волей только в узком субъективном смысле – как самоназвание конкретного и немногочисленного коллектива людей, такого, например, как авторы американской Декларации независимости. Помните? «Мы, народ Соединенных Штатов…». Это конкретные люди себя так назвали. Или же воля народа, который сам есть меньшинство общества – греко-римские свободные – формулируется разнообразным выборным магистратом.
Расширить такой коллектив воли к власти до массовых масштабов можно лишь в рамках тоталитарного проекта, то есть при достижении реального исторического единства воли. Масса, реально проявляющая не единую волю, а две несогласные воли, исторически неизбежно вступает в гражданскую войну.
Поэтому, разумеется, голосование и выборы – лишь имитация, иллюзия обладания властью. Население (народ в пассивном, объективном смысле, то, что нарождается, демография) не определяет ни содержания властных решений, ни личности тех, кто эти решения продвигает. Электорат выбирает между данными ему кандидатами. За кого бы ни голосовал избиратель, главное в акте голосования – легальный и легитимный отказ голосующего от собственного, личного обладания властью. И осуществляют этот отказ все голосующие. Чем выше явка, тем выше уровень отказа. Поэтому во многих современных западных демократиях голосование является принудительным. А по действующей Конституции в России власть не принадлежит не только народу, но и никому другому.
Открытое сословие и народовластие
Глубина контроля государства над государственным аппаратом – один из показательных критериев его (государства) мощи. Ведь государственный аппарат – это не само государство, а лишь его инструмент, в той мере, в которой государство может отвоевать его у общества.
Буржуазная борьба с государством, уклонение буржуазии от государственных обязанностей и сословной ответственности при захвате фактической власти делают государство слабым, неустойчивым, находящимся в постоянном кризисе. Государственный аппарат при этом приобретает самостоятельность и начинает отождествляться в глазах населения с государством. Этот своевольный госаппарат буржуазия объявляет самим неэффективным государством, с которым грех не воевать, от которого грех не освободиться. Такая «борьба» становится одним из имитационных процессов, на которых держится всеобщая управляемая демократия, ее декорации.