— Ты меня обманул!
— Нет, не обманул. Ты сказал, что отдашь трон тому, кто принесёт тебе в этот зал философский камень. А ведь тайное собрание проходило здесь в спальне? Вот я и принёс камень, а кому он должен был принадлежать — ты не оговаривал. Всё по-честному.
— Я… Я хочу жить!
Голова императора ходила из стороны в стороны, глаза закатывались. Император встал с кровати, но рухнул, ударившись лицом об ковёр. Грудь его перестала биться, руки не дрожали.
Линг обвёл взглядом братьев, сестёр и верных чиновников отца и вымолвил с презрением:
— Вот он, исход всех тиранов и самодуров, жаждущих власти и бессмертия.
___________________________________________
(1)Экшория с греческого: — изгнание, εξορία
(2) отсылка на философский парадокс про Будрианова осла
========== Глава 9. ==========
Позолоченное небо смотрело на императора, Линг не отрывал глаз от потолка. Завтра состоится церемония возведения его на трон императора, а он даже не поспал этой ночью. Линг проводил пальцами по шее, где красовалась печать, в которой томилась его душа. “Ничего я не упустил?” — думал он, вспоминая разговор с Истиной. “Нет, вроде ничего. Я не обманывал отца: я принёс ему философский камень, а до этого по сути совершил самоубийство. Моя душа не будет отвергаться, ведь она живёт в теле хозяина, пусть и в другом месте”.
Но на этой душе вот уже тринадцать дней скребли кошки. Драгоценной вещи, ради получения которой Линг готов был умереть, ради которой он по собственной воли отказался от своего “я” и оказался поглощен Жадностью, больше нет. Философский камень, из-за чьих поисков в проблемы чужой страны вмешался старик Фу и погиб, уничтожен. “Смог я отблагодарить Фу, встав императором, или моя жертва Истине не стоит выеденного яйца?”
На протяжении пяти лет, как “умерли” Синзан и Михонг Линг мечтал заполучить философский камень, дабы получить милость отца-императора, а затем и трон. Четыре года, когда маленькая бутылочка коснулась его рук, Линг берёг её как святыню и сейчас запросто позволил Истине разрушить величайшую силу в мире. Десятки жизней, томившихся в этот камне свободны и нашли покой наверху: в месте, которому присущ свет истины, но есть ещё и тепло. Но жители Ксинга, которых от смертельных болезней раньше спасал философский камень, лишены небесного исцеления.
“Я не должен гордиться. Это не победа. Я должен помнить о тех жертвах, которые принесены за моё восшествие на престол, должен знать в какого человека я превращусь, если хоть раз нарушу свои заповеди”.
Живописные узоры из золота возвышались над новым правителем. “Не ради этих рисунков я стал императором”, — сказал себе Линг.
Дверь в комнату была слегка приоткрыта, чей-то глаз наблюдал на Лингом. Это была Синзан. На девушке красовалось лёгкое миниатюрное платье с узорами из цветов лотоса, глаза были подведены чёрным карандашом, на губах сияла красная помада. За долгие годы заточения только сейчас Синзан могла ощутить себя женщиной. Но вырвавшись из плена, она не чувствовала покоя и безопасности. Синзан оказалась в незнакомом мире, где нет нужды подчиняться чужой воли, выдавать себя за другого человека (а такое происходило, если Синзан выходила из золотой клетки — дворца Туранов). Она оказалась не готова к свободе.
— Госпожа Синзан, зачем вы подсматриваете за господином? — прозвучал под ухом голос Лан Фан.
Синзан вздрогнула и отскочила от двери.
— Я не подсматриваю! Я просто хотела ему сказать… — она опустила глаза. “Зачем врать, если ответ виден на твоём лице?” — осознала девушка и сказала. — Да, я подсматриваю. Я хочу узнать, каким человеком стал мой брат. Мы же столько не виделись.
— Ну Линг сильно изменился, — протянула Лан Фан и слегка засмеялась. — Но жадность к еде сохранилась. Готовьтесь, что вам придётся прокармливать целого быка, госпожа Синзан.
Синзан подняла наверх глаза. “Почему я? Возьмите Фейин, она же дочь…” — с того самого дня эти слова она вспоминала каждый день. Синзан взяла руку Лан Фан.
— Пожалуйста, не зови меня госпожой. Человек, который одиннадцать лет был чужой собственностью, не имеет права владеть людьми.
— Хорошо, — улыбнулась Лан Фан.
Кажется, Линг заметил шорохи за стеной и встал с кровати. Девушки поспешили убраться из его новых покоев. Они выбежали в окну и встали, как будто бы любуются солнышком. Но Линг и не думал разбираться со “шпионами”.
— А чего мы убежали? — вдруг удивилась Синзан.
Лан Фан пожала плечами. Внезапно Синзан почувствовала, что ей хочется смеяться, смеяться над собственной глупостью, которая оказалась свойственна принцессе… Нет, она не принцесса.
— Я хочу начать всё с чистого листа, — сказала Синзан. — Лан Фан, можешь мне помочь? Мне нужно понять, что такое жить. Но я боюсь даже общаться с людьми, видя в них угрозу. Я хочу познать жизнь, стать свободной. Лан Фан, — девушка смутилась. Она спрашивала ведь об этом слугу. — С чего начинается свобода?
Лан Фан показала рукой на окно.
— Посмотри.
На лужайке, куда выходило окно, Альфонс играл с маленькой Сяо Мэй. Панда бегала по спине парня, цепляясь когтями за его куртку, а Ал пытался снять её с себя. Мэй сидела на траве, где были разложены приготовления для пикника, и смеялась над неуклюжестью Элрика. Наконец уставший Ал плюхнулся на землю.
— Я устал! — констатировал он.
— Любишь кататься, люби и саночки повозить, — подметила девушка.
— Ты не забыла поговорки Бригса?
Мэй мотнула головой. Как можно забыть об этом чудном месте, где повстречала Альфонса? Мэй не прочь и сейчас была отправиться на север Аместриса, чтобы вместе с Алом слепить снежную бабу. И тут она заметила неладное в друге, при упоминаниях о родной стране Ал погрустнел. “Тоска по родине?” — спросила себя Мэй.
— Когда же я отправлюсь дальше на Восток? — не подтвердил её мысли Альфонс. Парень встал на ноги. — Я же решил, что обойду все восточные страны, но ваш Ксинг не отпускает меня! После того, как навестил брата в Ризенбурге, то думал, что в Ксинге задержусь недели на две, передохнуть. Но сначала задержался на месяц, когда тебя в тюрьму посадили, сейчас жду коронацию Линга, и после коронации неудобно сразу же уходить. Должен хотя бы неделю побыть с другом и поддержать его начинания.
— Альфонс, значит, это твоя судьба — Ксинг, — посмеялась Мэй. — Оставайся жить у нас.
— Может, и останусь, — Ал разглядывал смеющиеся глаза подруги. — Но после того, как обойду Восток.
Мэй осторожно подошла к Элрику. Их разделяло всего несколько шагов и панда, игравшая со шнурками ботинок Ала.
— Я тут решила… — девушка промолвила. — Я отправляюсь с тобой путешествие. Без возражений! Мне тоже хочется набраться знаний мира по алхимии.
Ал и Мэй стояли друг напротив друга. Их щёки горели, оба чувствовали одно и то же.
— Мэй… — произнёс Элрик. Но девушка его перебила.
— Дай скажу это я. Альфонс, ты парень скромный, но смелый, а тут я трусиха. Пока не ушли силы, мне надо сказать… — Мэй быстро вздохнула и выдохнула. — Я люблю тебя, Ал!
Она подскочила к Элрику и поцеловала его.
Лан Фан кивнула головой Синзан, что смотрела с любопытством за принцессой Чан и младшим Элриком.
— Всё начинается с силы духа. В том числе и свобода, — ответила Лан Фан.
***
Солнце почти село. Но во дворце жизнь не затихала — завтра состоится коронация, а сегодня решается судьба кланов империи. За круглым большим столом сидели главы всех пятидесяти кланов. По большей части это были дети умершего императора и братья, сёстры нынешнего. Но присутствовали и матери, императорские наложницы, и их родственники. Клан Туран представлял дядя Михонга и Зихао, клан Яо — Тин, ведь её сын больше не мог быть главой.
В центре стола на высоком стуле восседал Линг, по правую руку от него сидела Синзан и мама, по левую Мэй и Фансю, покрытая траурной ваулью. По углам комнаты расположились видные чиновники Ксинга, возле них были Альфонс, Джерсо и Зампано. Но они присутствовали просто как наблюдатели и как ближайшие люди императора. Позади Линга стояла Лан Фан. Как и раньше она верно несла службу. Она не была уволена после обмана о покушении, но Линг не собирался видеть телохранительницу, а Лан Фан не навязывалась к нему. После смерти отца Яо не просил девушку вернуться, всё получилось само по себе. Лан Фан сторожила Линга, Линг давал ей определённые указания. Всё официально, всё в рамках службы и статуса господина и слуги. Ничего лишнего.