— Такой душка, я сейчас просто скончаюсь от умиления, — произношу я, пока Котов опускает свою ношу на поверхность стола.
— Я бы предложил тебе скончаться от чего-нибудь другого, но всё равно же откажешься, — провокационно высказывается он, даже не предполагая, что его рубашка сейчас находится в зоне риска.
Вместо этого я улыбаюсь, довольствуясь тем, что представляю, как бы это выглядело. Но улыбка стирается, словно мокрой тряпкой, когда наглый кошак усаживается рядом со мной. А так как сижу я почти на самом краю, свободного места для него остаётся по минимуму, и сквозь тонкую ткань джинсов чувствует тепло его бедра, прижавшегося к моему.
— Эй, ты не мог бы взять себе стул? — возмущаюсь, поспешно отодвигаясь от него. — Я не хочу, чтобы твои блохи перепрыгнули на меня.
— Не мог бы, — в том же тоне откликается Котов и располагается поудобнее, широко раздвинув ноги и вновь касаясь меня, заставляя подвинуться ещё и почти вжаться в стену. — Но ты можешь не беспокоиться, мои блохи слишком хорошо воспитаны, чтобы прыгать на кого-то, вроде тебя. Как и их хозяин.
Вновь его слова звучат двусмысленно и провокационно, и я уже готовлюсь дать какой-нибудь язвительный ответ, когда Лиза касается моей руки. Поднимаю глаза, я вижу её умоляющий взгляд, и губы, которые беззвучно произносят «пожалуйста». И затыкаюсь, одним глотком допивая остатки голубой гадости, из которой успел выйти весь газ, и притягивая к себе полный бокал. Если остатки вечера мне предстоит провести за одним столом с Котовым, я не хочу быть трезвой. Прощай мозг, увидимся завтра утром.
Спустя ещё какое-то время, и чёрт знает сколько употреблённого внутрь алкоголя, я пьяна и люблю весь мир. Даже вот этого симпатичного брюнета, сидящего рядом. Да-да, того, чья рука покоится на спинке скамьи, почти касаясь моей шеи. И я не то, чтобы против, но что-то не даёт расслабиться окончательно и отпустить тормоза. Видимо, даже будучи погруженной в пучину алкогольного опьянения, я не могу забыть о том, кто друг, а кто так, мимо проходил. И этот «мимо проходящий» точно огребёт затрещину, если попытается спустить руку ниже. Впрочем, он это знает, так что сидит смирно, изредка прикладываясь к пивной кружке и лениво беседуя о чём-то с Леонидом. Который, в свою очередь, времени зря не теряет, медленно лаская пальцами плечо моей лучшей подруги. И я вижу, как Лизавета тает под его руками, словно сливочное масло на горячем ноже.
— Бэтс, пойдём-ка прогуляемся до дамской комнаты, — командую, поднимаясь со скамьи и радуясь, что координация ещё не покинула организм окончательно. По крайней мере, шатает меня не так сильно, как могло бы. — Эй, красавчик, ты не мог бы быть столь любезен, чтобы выпустить меня? Дама хочет писать.
Лёня заходится смехом, захлебнувшись пивом и пуская его через нос, а Котов лишь удивлённо приподнимает брови и послушно поднимается, пропуская меня на волю. Даже аккуратно поддерживает под локоть, когда я спотыкаюсь о ножку стола и шиплю рассерженной кошкой.
Хотя, возможно, он просто потерял дар речи от обращения. Потому как раньше самым мягким эпитетом, который я использовала, обращаясь к нему, было что-то вроде кошака облезлого или Кудряшки Сью. Причём последнее сейчас было бы как раз в тему, потому что волосы его как раз отрасли настолько, чтобы начать завиваться лёгкими «барашками». Но да, я сейчас пьяна, возмутительно довольна жизнью и философия хиппи близка, как никогда.
Лизавета тоже выбирается из-за стола, перед этим успев на пару секунд замереть на коленях своего парня, и хватает меня под руку. А затем такой, шаткой даже с виду конструкцией, мы направляемся в сторону туалетов.
— Не утони в унитазе, Ариэль, — несётся в спину, но я делаю вид, что не услышала, напоминая себе отомстить позже.
— Крис, мне нужна твоя помощь, — произносит Лизка в том момент, когда я разглядываю в зеркале своё покрасневшее лицо в обрамлении красных же прядей волос. За которые, собственно, Котов и дал это дурацкое прозвище. Никогда не понимала, за что все так любят мультик про полу-девушку, полу-селёдку, с водорослями вместо мозгов. Видимо прагматизм напрочь убивает во мне романтика, но я придерживаюсь мнения — всякому нужно знать своё место. И если ты русалка, то пару стоит себе искать среди подобных, не заглядываясь на двуногих. Ведь это только Дисней закончил историю слащавым «и жили они долго и счастливо». У старика Андерсена все закончилось далеко не так радужно, и в его версию мне верится больше.
— Ты уже не в состоянии сама надеть трусики? — усмехаюсь, отворачиваясь от зеркала. Косметички с собой нет, так что, в попытке привести раскрасневшуюся кожу лица в порядок, можно рассчитывать лишь на холодную воду, а она помогает мало.
— Я не об этом, — слышится звук сливающейся воды, и подруга выходит из кабинки, поправляя ремень брюк.
— Поняла уже, выкладывай, — я отбираю блеск, который Лиза только что извлекла из кармана, и вновь оборачиваюсь к зеркалу, покрывая губы нежно-розовым цветом. Брр, гадость!
— Ты ведь правда моя самая-самая лучшая подруга? — вопросительно произносит она, и я испытываю желание сделать ровно противоположное тому, что советовал Котов. То есть, утопиться в унитазе. Сейчас. Немедля. Потому что когда Лизавета начинает мяться, говорить таким тоном, и интересоваться, действительно ли я считаю её лучшей подругой, это значит, она хочет попросить о чем-то, что мне будет дорого стоить. Очень дорого. Последний раз, когда она использовала этот приём, я обзавелась татуировкой в виде кружевной подвязки на бедре. Потому как одна Лиза идти боялась, а моё присутствие придавало ей смелости. А предпоследний раз мы прыгали с парашютом с какого-то на ладан дышащего кукурузника, после чего мастеру в салоне наверняка пришлось закрашивать мою первую седину. А до этого…
— Нет, — возвращая блеск, твёрдо произношу я. И качаю головой на случай, если слов недостаточно. — Ни за что больше не поведусь на твои уловки, гадкая интриганка. Поэтому или выкладывай карты на стол, или молчи вообще. Не думай, что я ещё раз поверю фразе «в этом нет ничего страшного». Даже клинические идиоты умеют учиться на своих ошибках, а я, надеюсь, ещё не опустилась до их уровня.
Лиза надувает губы на отповедь, и молчит. Я тоже молчу, сложив руки на груди и ожидая, пока она соберётся с духом.
— Хорошо, — наконец выдыхает подруга, слегка раздражённая неуступчивостью. — Только пообещай, что сначала выслушаешь до конца, а потом будешь кричать, ладно?
— Когда это я кричала, недослушав? — начинаю возмущаться я, но замолкаю, заметив ехидное выражение лица подруги, на лбу которой буквально светится слово «ВСЕГДА». — Ладно, чёрт с тобой, закрываю рот, — я делаю жест, словно и впрямь закрыла рот на замок и бросала ключик в раковину.
— Мы с Лёней хотим попробовать пожить вместе… — я изображаю живой интерес на лице, но, очевидно, смотрится это недостаточно убедительно. — Да, знаю, мы встречаемся всего ничего, но мы любим друг друга и… — я делаю рукой пару круговых движений, предлагая ей перемотать все эти розовые сопли и перейти к сути дела. — И… так как мы живём с тобой, а Лёня — с Тимофеем, мы хотели предложить вам…
Стоп. В моём мозгу возникает идея о том, какую именно просьбу хочет озвучить Лизка, но отбрасываю её, как крамольную. В самом деле, не может же моя подруга, будучи в здравом уме и трезвой… ладно, хорошо, не очень трезвой памяти, предложить мне…
— … точнее тебе, поменяться с Леней и переехать в квартиру к Котову? Платить только за коммуналку, представляешь, какая экономия?
Я говорила, что Лизавета находится в здравом уме? Забудьте. Очевидно, розовые сердечки и милые пони заполонили её голову, и теперь та неспособна мыслить здраво. Подумать только — человек, который лучше прочих знает о моих «пламенных чувствах» к Тимофею, предлагает мне жить с ним под одной крышей. Более того, в его квартире. Бред. Полный, безоговорочный бред.
— Так что, ты согласна? — снова используя этот щенячий взгляд, спрашивает она. Видимо, надежда, что я соглашусь, будучи в состоянии шока, не умирает вообще.