Принц резко оттолкнул любовника.
- Уйди, оставь меня. Я не желаю это слушать и не могу собраться с мыслями. Мне надо уйти из этого дворца и вернуться в столицу. Не знаю, что будет дальше. У меня нет сил принять на себя престол, сейчас я готов отдать мою власть кому угодно...
Альберт хотел встать с кресла, но Шерил не пустил. Схватил за руки, начал целовать, быстро говорить умоляющим тоном:
- Ваше Величество, вы не должны падать духом. Вам нужно посвятить себя счастью вашего народа и смотреть на отправление власти как на искупление.
- Искупление чего? – закричал он, снова отталкивая фаворита. – Что ты хочешь сказать этими словами? Ты обвиняешь меня?
- Нет-нет, что вы! – испугался граф его внезапного гнева. Таким Альберт никогда не был с ним. – Вы не так меня поняли…
- Оставь, Шери, уйди, - устало закончил новый король, - я знаю, кто научил тебя так говорить со мной.
***
Роковая ночь переменила всё. Пришлось зажать в комок все чувства, страхи, нерешительность, сомнения и бороться с целым миром. За собственное место во дворце, за власть, за уважение подданных. Не сразу, постепенно, шаг за шагом, молодой король окружал себя верными людьми, которые помогали ему разбираться в делах и заботах большой страны, а также противостоять влиянию генерала Хантера и его сторонников. Альберт не стал послушной куклой, которую можно было дергать за ниточки, но не допустил и открытого противостояния с Военным губернатором, выказав себя толковым и изворотливым дипломатом, умело скрывающим свои истинные мысли ради пользы дела. Хантер сумел оценить деловые качества нового монарха, и они составили неплохой тандем, с достоинством принимая разумные доводы и мнения другой стороны.
Особую озабоченность у Военного губернатора вызывали отношения с соседним королевством Карей, давшие со сменой власти основательную трещину. Карейский император, правда, не пошел пока на открытую конфронтацию и не разорвал договора о мире, но сразу же расторг помолвку своего сына герцога ЮнБи с королем Альбертом, приведя в качестве объяснения не вполне внятные доводы.
Альберт, воспринимавший предстоящий брак с карейским герцогом, как чисто политический, был не слишком расстроен расторжением помолвки, но только в личном плане, ибо прекрасно понимал, что сейчас совсем неподходящее время воевать с соседом. Армия была не в лучшем виде, пришлось срочно объявлять дополнительный набор и обучать солдат, а также тратить много средств на перевооружение и новые мундиры.
Все эти будние заботы и дела никак не отразились на роскошной жизни знати. Балы и маскарады гремели в столице один за другим, и на каждый королю непременно присылали приглашение. Альберт посещал лишь некоторые, где по протоколу его присутствие было необходимо. Его прежние отношения с фаворитом исчезли без следа. Альберт не смог простить Шерил отсутствия скорби, сопереживания, когда он так отчаянно нуждался в них, ждал от него, не мог простить и того, что граф отлично представлял себе его жалкую роль в свершившемся тайном перевороте.
Он отдалился от бывшего любовника, без которого еще недавно не мог прожить и недели, почти сразу же после трагедии. Какое-то время Шерил ещё делал отчаянные попытки вернуть былое расположение Его Величества, но вскоре потерял надежду и смирился. Зато столичные омеги открыто кокетничали с новым королем, явно желая понравиться ему и привлечь внимание.
«Теперь я повелитель этой страны, - несколько цинично подумал Альберт, - так что, отдавая дань протоколу, должен завести неофициальный гарем из нескольких омег и главного фаворита, а иначе двор сочтет меня лишённым вкуса».
Приглядевшись к прелестникам, он выбрал в качестве фаворита юного князя Тосио. Он был несравненным красавцем и вполне удовлетворял его в постели, но имел для своих лет слишком практичный ум, так что оба они прекрасно понимали, чего желают получить друг от друга. Ни о какой душевной близости между ними не могло быть и речи.
Альберт же мечтал именно об этом. Он жаждал встретить омегу, который видел бы в нём прежде всего человека, а не короля, чью маску он носил и которой так тяготился, который принимал бы его таким, каков он есть, со всеми пороками и недостатками нрава, который захотел бы понять его душу, облегчить боль, добровольно взять на себя часть его терзаний. Он мечтал любить и быть любимым, ему вовсе не нравилось покупать любовь своим титулом.
Впрочем, молодой король прекрасно понимал всю бесполезность своих мечтаний. Подобных бескорыстных ангелов не существует в природе. Все окружающее его омеги представлялись ему лживыми и лицемерными, усматривающими в его расположении прямую выгоду для себя и ничего иного.
В древнем Ревене все повторилось в точности. Сыновья знатных семейств расточали королю улыбки, искали его взгляда, любезного внимания, но ни одному из них не пришло в голову посочувствовать ему, спросить о настроении, заметить печаль в глазах или усталость в движениях. Минувшая неделя сплошных коронационных торжеств выжала его досуха, и Альберт все чаще уходил в отделенные покои, чтобы насладиться тишиной и одиночеством.
Вот и сегодня он сидел в маленьком кабинете в левом крыле огромного и бестолкового кремлевского дворца, бездумно смотрел в окно и едва не плакал от отчаяния. Он был всесильным королем огромной страны, но никому из его подданных не было никакого дела до его истерзанной страданиями тоскующей души.
От горестных раздумий его отвлек неясный шум и шелест шелка.
«Наверно, показалось. Кто может войти сюда? О том, что я здесь, не знает даже Тосио…»
Но в комнате явно ощущалось чьё-то присутствие.
Шорох усилился. Альберт повернулся, чуть раздосадованный тем, что его уединение так бесцеремонно нарушено, но в тот же миг раздражение сменилось восторгом – перед ним стоял юный прелестный омега. Он поразил воображение короля с первой секунды встречи, однако отнюдь не внешностью, - уж чего-чего, а корыстных красавчиков, готовых на всё, лишь бы добиться его расположения, он повидал немало. Стоявший перед ним незнакомец ничем не походил на авантюрного искателя монарших милостей, глаза его светились мягким внутренним светом, излучая неподдельную, истинную доброту и сочувствие. Альберт приветливо улыбнулся, ободряя его, и с нетерпением ждал, что же он скажет. Почему-то это сделалось для него чрезвычайно важным.