- Проиграл в карты? – ужаснулся омега. Выросший среди господ и рабов, он все равно никак не мог привыкнуть к тому, что людей продают, обменивают и проигрывают, словно вещи, - да разве же мой дед игрок? Я и не знал…
- Вы не переживайте, - видя его огорченное лицо, улыбнулся Эдгар, - мне здесь совсем неплохо. Служу младшим конюхом, а лошадей я уважаю. Степенные животные, умные. Себе цену знают.
- Помоги мне подняться, Эдгар. Проводишь меня до усадьбы! У меня ещё …кружится голова.
Князь знал, что это лишь отговорка. Он боялся признаться себе, что ему просто не хочется выпускать из руки его надежную сильную ладонь…
С этого дня Марлин потерял покой. Душа томилась в неясной тоске, мысли путались. Он бросал надоевшее вышивание и шел гулять в заброшенный яблоневый сад, а ноги сами несли его к конюшне. «Зачем я здесь?»– удивлялся он. Останавливался поодаль, но не уходил. Ждал, не выйдет ли из широких ворот помощник конюха...
- Вам лошадку оседлать, молодой господин? – голос старшего конюха застал врасплох. – Простите, что спрашиваю, не первый раз вижу вас у манежа, да вы вроде как не решаетесь. Не сомневайтесь, кобылка ваша прежняя еще бодрая, поезжайте, погода хорошая. Эдгар проводит вас на всякий случай, если вы не возражаете, всё же давно вы верхом не ездили.
Так и повелось. Почти каждое утро Марлину седлали любимую кобылку, и они с Эдгаром скакали по окрестным лугам, потом останавливались, пускали коней пастись, а сами сидели у реки и разговаривали….
- Эти прогулки стали для меня важнее всего на свете, - рассказывал Марлин. - Я жил только ими, мечтал о них, ждал заветного часа, и если погода не позволяла выезжать или дела в конюшне мешали Эдгару сопровождать меня, я впадал в меланхолию, все валилось у меня из рук. В такие дни я просто лежал в своей комнате и вспоминал его – как он смотрел на меня, что говорил, с какой нежностью прикасался ко мне, помогая сойти с лошади.
Эдгар оказался отменным рассказчиком, я мог слушать его часами. Со своим прежним хозяином, заядлым путешественником графом Пименом, он объездил полмира, бывал и северных странах, и в южных. Граф обучил его грамоте и письму, а в дальних поездках обнаружилась неожиданная способность парня к языкам, так что за неполные четыре года, проведенные в путешествиях, он неплохо освоил языки Карея, северной Сильвы и наречие людей востока. Граф поразился успехам простого слуги и подумывал о том, чтобы дать ему вольную, да не успел – его пагубная страсть к картам сыграла с Эдгаром злую шутку. Прощаясь, Пимен плакал, как ребёнок, напрасно умоляя моего деда взять карточный долг деньгами...
Время шло, и мы всё больше сближались друг с другом. Мы не замечали или не желали замечать, что наши взгляды становятся нежнее, а рукопожатия продолжительнее, что, снимая меня с лошади, он не сразу отпускает мой стан, а я вовсе не стремлюсь освободиться из его объятий, что мир вокруг нас стремительно сужается, и в нём не остается ничего и никого, кроме нас двоих… Настал день, когда он поцеловал меня, и мне это понравилось, кровь закипела в жилах, и захотелось большего.
В душный летний вечер в старом сарае за околицей они страстно любили друг друга, забыв обо всем на свете. Случилось то, что ни в коем случае не должно было произойти в их жестоком мире, поделенном на классы и сословия, но они были молоды, горячи и беспечны и просто наслаждались друг другом, не думая о последствиях.
Это были лучшие дни в их жизни. Увы, их оказалось так мало. Князь и раб не могли быть вместе. Расплата за тайную любовь последовала незамедлительно – страшная и жестокая…
- Родители вернулись в поместье в середине осени, - продолжал рассказ князь Марлин, - к этому времени я уже носил под сердцем рёбенка Эдгара. Нетрудно вообразить, в каком я находился смятении, зная, что мне предстоит сознаться в содеянном, но совершенно не представляя, как это сделать. Не знаю, как повернулась бы наша жизнь, если бы они узнали о моей беременности уже в столице. Возможно, всё бы и обошлось, и никто не пострадал так сильно…
Однако судьба распорядилась иначе – за два дня до предполагаемого отъезда я упал в обморок. Вызванный из города доктор осмотрел меня и уведомил родителей о моем положении.
Всю жизнь я с содроганием вспоминаю тот ужасный день. Папа омега плакал и смотрел на меня с ужасом, как на прокажённого. А отец Иво... Мой отец, всегда ласковый, любящий, заботливый отец был белым от бешенства. Его жесткий взгляд не выражал ничего, кроме презрения. Мне казалось, еще минута, и он плюнет мне в лицо. Лучше бы он побил меня!
- Кто? Кто из окрестных альф осмелился обесчестить вас? – тихим, но оттого ещё более страшным голосом спрашивал князь Иво съёжившегося испуганного Марлина. – Вас, князя Берти, моего единственного сына? В чей дом мне следует идти, чтобы призвать к ответу юнца, воспользовавшегося вашей молодостью и незнанием жизни? Вы обязаны назвать мне его имя. Если он честный человек, то он женится на вас, в противном случае, я убью его своими собственными руками! Отвечайте, я жду!
- Отец, сжальтесь, - жалобно пискнул Марли, только теперь осознав, какие жуткие наказания ждут Эдгара. Он всерьез испугался – не за себя, за любимого. Движимый порывом спасти его во что бы то ни стало, он кинулся Иво в ноги. – Не губите его, он ни в чем не виноват, это всё я сам! Накажите меня. Я на всё согласен!
- Что? – потрясение было так сильно, что старший князь Берти схватился за сердце. – Ты что, хочешь сказать, что твой любовник не дворянин?! Ты ЭТО хочешь сказать? – Он рывком поднял сына с пола и затряс, как тряпичную куклу. - Отвечай, мерзавец, с кем ты спутался?
- Дорогой, - сквозь рыдания еле выговорил Тони, - прошу тебя, успокойся…
- Отец, не губите, - чаша горя переполнилась и Марли обвис на руках отца, потеряв сознание…
С тонким искусством истинного дипломата князь Иво Берти сам провел следствие. Непричастные к делу так и остались в неведении; те, кто что-то слышал о связи молодого господина с конюхом, с испугом клялись, что это глупые сплетни, знавшие же всё рассказали.