Никто, кроме его любимого…
- Ваше Величество, где Вы? – голос хозяина застал гостя врасплох. Тефан заглянул за ширму, и король поспешно закрыл альбом.
- Прости, - смущенно пробормотал он, вставая с топчана, - я не должен был заходить сюда без твоего дозволения и смотреть твои альбомы, но не смог удержаться. Почему ты рисовал меня так много?
- Наверно, мне это было необходимо, Аль, - осторожно сказал граф, отводя взгляд, - рисование помогало мне жить без тебя.
- Тефан, посмотри мне в глаза, пожалуйста, - король хотел спросить его о заинтриговавшем его рисунке, но не решился. Вдруг младенец не выжил? Он, уже потерявший одного своего ребёнка, вовсе не хотел бы услышать о кончине другого. – Скажи, что тебя держит здесь? Если ты по-прежнему…любишь меня, почему так упорно отказываешься быть со мной?
- Не надо, Ваше Величество, не мучайте меня, - взмолился Тефан, чувствуя предательскую дрожь в ногах, вызванную его близостью, - мы уже говорили об этом раньше. Я не могу быть просто одним из твоих любовников, это слишком мучительно. Кроме того, такое положение стеснит меня, лишит возможности чувствовать себя свободно. Прости, но я вырос в иных условиях, нежели столичные омеги, здесь в провинции мы понимаем любовь и обладание совершенно иначе.
- Но ты был мне гораздо больше, чем просто любовником, - возразил он. – Ты был мне верным другом, единомышленником, вдохновляющим меня на достойное служение отечеству.
- Я и теперь остаюсь твоим другом, - улыбнулся он, осторожно разглаживая еле заметные морщинки на его высоком челе. – Газет у нас мало, но я читаю их и знаю всё, что они пишут о тебе. Ты справедливый правитель, Аль, народ любит тебя и доверяет. Сейчас ты чем-то озабочен, на твоём лице я вижу тень забот и беспокойства. Куда ты едешь сейчас, и как ты смог выделить время, чтобы навестить моё скромное поместье? Как долго мне будет дозволено видеть тебя?
Вопрос был задан, и он со страхом ждал ответа.
- Я еду в Карей, Тефан, - тяжело вздохнув, сказал Альберт, удерживая на своей щеке его пальцы, - меня ждет нелегкая встреча с императором Виссарионом. Видишь ли, друг мой, газеты не пишут всей правды о королях, они, как и люди, лицемерят перед ними и приукрашивают их мнимые подвиги. Но тебе я могу открыться. На самом деле, Тефи, я далеко не тот правитель, о котором мечтал народ Наймана. Я не оправдал многих надежд, потерпел сокрушительное поражение в нескольких военных кампаниях, стал причиной гибели тысяч солдат. Наверное, ты слышал о проигранной битве под Мемелем? В том тоже есть моя вина. Я возомнил себя великим полководцем и приказал армии атаковать в совершенно невыигрышной для нее позиции. В результате Виссарион разбил нас наголову. Через год последовала новая война, столь же неудачная. Наши силы подорваны, армия обескровлена, и в этих сложных условиях я вынужден просить карейца о мире, с тем, чтобы получить передышку и выиграть время для укрепления войск. Это будет тяжёлый и невыгодный для Наймана мирный договор, но иначе нельзя. Знать не желает понимать очевидной необходимости этого, как не желает и вынужденной "дружбы" с Виссарионом, так что по возвращении в столицу я вовсе не рассчитываю получить одобрение и тёплый прием. Более того, я всерьёз опасаюсь, что могу стать жертвой нового дворцового заговора.
- Нет! – испуганно вскричал Тефан, встревожено глядя на него любящими глазами. – Нет, это невозможно! Если с тобой что-нибудь случится…
- Не бойся, волшебник мой, - мягко перебил он, нежно прижимая омегу к сердцу, - я знаю, что делаю, и не допущу вреда для отечества. Но мне порой не хватает мужества и решительности, и это одна из причин, почему я приехал к тебе. Как бы мне хотелось, чтобы ты сопровождал меня в Карей, но я понимаю, что это невозможно. Но ты ведь позволишь мне остаться с тобой сегодня?
- Да! – с облегчением прошептал Тефан, роняя голову ему на плечо. – Ты мог бы и не спрашивать об этом! Но почему ты смотришь так пристально на этот жесткий топчан? У меня есть хорошая спальня, мы можем пойти туда. Разве здесь будет удобно?
- Будет! - с жаром воскликнул король, целуя любимого в нежные щеки. - Это твой сокровенный мир, мой хороший, и я хотел бы побыть с тобой именно здесь, среди этих рисунков...
***
Стосковавшееся по альфе тело чутко отзывалось на ласки и прикосновения. Тефан выгибался дугой, подставляя себя под жадные губы любимого, страстно и нежно терзающие его поцелуями. Стоны и вздохи наполнили тесное помещение за белой ширмой, любовники льнули друг к другу, даря взаимное наслаждение. Их первая близость была поспешна и нетерпелива, так сильно сказалось обоюдная потребность друг в друге, и Тефан почувствовал резкую боль в ставшем по сути девственным теле, но даже ее он воспринял за счастье, тем более что она длилась всего лишь несколько коротких мгновений, сменившись на тягучее сладкое наслаждение...
- Прости, я не сдержался... Так сильно хотел тебя... - виновато глядя в любимые глаза, прошептал Альберт. - Мой милый, любимый волшебник, я так виноват перед тобой. За прошлое и за сейчас...
- Я счастлив, Аль, просто безумно, - запутывая пальцы в рыжеватых локонах, восторженно отвечал омега. - Спасибо, что ты вспомнил обо мне. Приехал ... и остался...
Потом была Нежность. Неспешные сводящие с ума ласки, медленные глубокие поцелуи. Насытив свой самый первый нетерпеливый телесный голод, оба любовника теперь наслаждались близостью друг друга, сходя с ума от касаний обнаженной кожи и самых интимных чувствительных мест. Словно бы не было разлуки - они целовали друг друга везде, как это было прежде, шептали всякие глупости и милые признания, теряясь один в другом, как в теплом губительном омуте, таком опасно затягивающем, но неудержимо влекущем в свои таинственные сладкие глубины.
Второй раз был щемяще-медленным, предельно осторожным и чувственным до слез. Они почти не двигались, прильнув друг у другу тесно, неразрывно - тесный контакт двух обнаженных тел, и руки на спине, и жаркое дыхание, и это ощущение его внутри было таким ошеломляюще приятным...
…Под утро Альберт уснул. Тефи же лежал без сна, не позволяя себе пропустить ни единого мгновения этой сумасшедшей летней ночи. Он тихо прижимал к своему плечу его голову, вслушивался в спокойное дыхание и боялся пошевелиться, чтобы не потревожить его покой.