- Так я и предполагал, - мрачно вздохнул князь, - так и думал. Ты вот что, милок, не бегай больше к сражению, поостерегись. Пуля - дура, она не выбирает, старик перед ней или ребенок. Поди-ка лучше позови всю прислугу, пусть выйдут на двор, где раненые, поговорить надо.
Вскоре все позванные были на месте, и княжеская чета, а с ними и князь Марлин вышли на крыльцо. Солдаты привстали и подались навстречу, почуяв неладное.
- Что, плохи дела? Бросают нас? – робко спросил кто-то. - Завладел Виссарион городом?
Ядвиг немного помолчал, глядя на ожидающие ответа тревожные лица. Впрочем, в глазах людей был не страх, а лишь тоска и обреченность.
- Принято решение оставить город, - наконец сказал он, виновато крякнув, словно сам отдал столь варварский приказ, - так что завтра, а может, уже и нынче ночью неприятель полностью займет Матару.
- Кто в силах, немедленно уходите из города, дорогие мои, - добавил Дорен. - Это касается и наших слуг. Остальных же, сильно пораненных и неспособных к передвижению, просим покорно простить нас, ибо в случае занятия города и всеобщего пожара мы не сможем подать вам никакой помощи… - с этими словами он поклонился страдальцам в пояс, потом не выдержал и залился слезами.
- Не плачь, отец, - подал голос лежавший неподалеку пожилой солдат, раненый в обе ноги, - ты и так сделал для нас, что смог. Низкий за то поклон тебе и вечная благодарность. Не сомневайся, мы сумеем встретить смерть достойно! Уходите от гибели, негоже вам здесь оставаться!
Остальные зашумели одобрительно. Многие с трудом сдерживали слёзы. На город медленно опускалась ночь, озаренная заревами многочисленных пожаров, последняя ночь погибающего города…
***
Княжеская чета решилась оставить дом лишь поутру, когда с восходом солнца сражение возобновилось с новой неистовой силой, а артиллерийский огонь, не прекращавшийся ни на минуту, зажёг город со стороны всех предместий. С неимоверными усилиями пробираясь по улицам, беглецы добрались до площади перед большим собором. Туда сносили раненых с близлежащих дворов, туда же устремлялись и многие жители, в спешке покидавшие свои горящие дома.
Народ толпился перед широкими воротами, ведущими в храм, пропуская вперед носилки с ранеными. Многие падали на колени с возведёнными к небу руками, истово молились, а над гибнущим городом погребальной мелодией плыл заунывный колокольный звон всех монастырей и храмов, где, несмотря на пожар, продолжала идти служба. Звонари не покидали горящих колоколен до тех пор, пока огонь не настигал их, и тогда они факелами падали вниз, на раскалённую мостовую.
На площади образовалась давка. Марлин споткнулся и упал, неловко подвернув больную ногу. Толпа оттерла его от родственников, и он потерял их из вида.
- Ядвиг! Дорен! – растирая ноющее колено, тщетно взывал он, близоруко вглядываясь в толпу воющих растерянных горожан. Слабый голос тонул в общем шуме без всякой пользы, и князь испугался. С трудом поднявшись, он в панике метался среди народа, не разбирая дороги, потом потерял равновесие и снова упал, не в силах пошевелиться. Нестерпимая боль пронзила его, и на какое-то время князь полностью утратил способность двигаться.
Его чудом не раздавили, не втоптали в грязную замусоренную мостовую. Собравшись с духом, Марлин кое-как сумел отползти в сторону, на траву, и там сидел, держась за ногу, не зная на что решиться. Дышать было нечем – к жуткой жаре последних дней теперь прибавился едкий дым и невыносимый смрад многих сотен тел, быстро разлагающихся под палящим летним солнцем.
«Ад наяву, - вдруг совершенно спокойно подумал он. – Небеса посылают мне справедливый, заслуженный конец. Что ж, я не ропщу, я принимаю эту кару, и прошу лишь дать мне сил умереть достойно».
Но Марлин знал, что это только слова. Ему не хотелось умирать вот так, нелепо и бестолково, без покаяния и исповеди. Нужно было сделать еще что-то очень важное, без чего ему не будет покоя ни на том свете, ни на этом. Вот только бы знать – что именно?
Вокруг него, насколько хватало глаз, всё было заполнено человеческим страданием, но помочь несчастным, облегчить их участь Марлин не мог.
- Не то, не то, - бормотал он, словно безумный, - меня держит здесь что-то совсем иное.
Слева от него лежало несколько раненых, видимо, пытавшихся найти безопасность в соборе, но лишившихся на пути к нему последних сил. Князь встал и медленно пошел к ним, поминутно останавливаясь и пережидая сводящую с ума боль. «Хоть утешу несчастных добрым словом, - подумал он, приглаживая руками растрёпанные волосы, - сочувствие, говорят, дорогого стоит…»
- Не отчаивайтесь, милые мои, - ласково произнес он, наклонившись над лежавшими, - не всё потеряно, двери собора близко, просто надо сделать ещё одно маленькое усилие, и тогда…
Крайний солдат, единственный из всех, кто сидел, а не лежал, повернул голову, - и князь обмер, не в силах поверить.
- Нет, это никак невозможно, - потрясённо прошептал он, ни к кому не обращаясь, - этого просто не может быть! Неужели мои молитвы дошли-таки до Бога солнца?
Марлин узнал своего сына в единый миг, несмотря на то, что он возмужал и погрубел, а теперь ещё и зарос щетиной. Вот оно – знамение небесное! Вот оно – то самое!
- Ольгер, родной мой! – прохрипел он, вытягивая вперед обе руки. – Как же я рад тебя увидеть снова!
- Господин? – непонимающе отозвался солдат. – Вы знаете меня?
- Потом поговорим! - к Марлину словно вернулись утраченные силы, - сейчас же мы должны добраться до собора, там безопасно. Скажи, куда ты ранен? А это кто, товарищи твои?
- Они совсем плохи, - угрюмо ответил Ольгер, с сомнением глядя на нежданного помощника, откуда-то знавшего его по имени. Сам еле на ногах стоит - а помощь предлагает! Солдату стало стыдно - омега пожилой и явно нездоров, а держится так мужественно. А он раскис и сдался, потеряв надежду…
- Рити ранен в живот, второй и вовсе в голову, - продолжил он, вытягивая вперед забинтованную ногу, - я легче, у меня колено прострелено, к тому ж навылет. Двигаться могу, но нужна опора, палка какая или костыль. А лучше два.
- Сейчас, сейчас, - засуетился омега, - ты только подожди немного, я найду!