Старик расстелил у костра свою бурку. Джигиты сели. Попив чаю, они поужинали, потом снова пили чай.
— Пусть дорога ваша будет счастливой, откуда и куда едете? — спросил наконец Чопан-ага.
Младший из джигитов уже клевал носом. Старший взглянул на него, немного помялся, посмотрел на коричневое, выдубленное ветрами и зимними морозами лицо чабана, обвёл глазами молчаливых подпасков.
— Из Мары едем… в Ахал…
— «Ахал велик, куда именно и какова цель вашего пути?» — хотел спросить старик. Но, чувствуя нежелание джигита говорить, подумал: «Устали они. Пусть отдохнут. Утром сами расскажут».
Гости не заставили повторять приглашение дважды и сразу же улеглись на кошме. Кошма в пустыне незаменима. Она защищает спящего от холода, она охраняет его и от многих других неприятностей, в частности, от фаланг и скорпионов, которые непрочь воспользоваться в холодные ночи человеческим теплом. Кошму обычно валяют из овечьей шерсти, а фаланги и скорпионы смертельно боятся овец, эти безобидные животные преспокойно их поедают.
На рассвете Чопан-ага проснулся раньше всех. Он поднялся и вдруг заметил у изголовья гостей сомлевшую от ночного холода толстую чёрную змею. Схватив палку, старик начал осторожно подкрадываться. Змея не замечала его, не шевелилась, да и вообще у неё был какой-то странный вид. Подойдя совсем вплотную, Чопан-ага наконец в неверном свете утра разглядел, что это никакая не змея, а обычная девичья коса. Проницательный старик ещё вечером сообразил, что с младшим из гостей дело нечисто, его смутная догадка подтвердилась.
Покачав головой, старик пробормотал: «Ну и чудеса»… и пошёл разводить костёр. Умывшись, не утруждая себя утренней молитвой, он осторожно толкнул старшего джигита.
— Встаньте… У вашего товарища голова раскрыта… Поправить надо…
Разбуженная Узук испуганно схватилась за голову. Чопан-ага, не глядя на неё, отошёл к костру.
— Ой, опозорилась я навеки! — прошептала девушка.
— Ничего страшного не случилось, — спокойно ответил Берды. — Надень тельпек.
— Да как же я надену, если чабан-ага уже видел мои косы?
— Надевай… Он старик добрый и понимающий…
Сливая друг другу ка руки из узкогорлого кумгана, они умылись, подошли к костру. Чопан-ага шевелил огонь возле бурлящих чайников. Один из подпасков ушёл к овцам, второй ещё спал, сладко причмокивая во сне губами.
После лёгкого завтрака, разливая чай, Чопан-ага спросил:
— Как твоё имя, сынок?
— Берды, — ответил юноша.
— Хорошее имя, — похвалил старик. — Рассказывай, Берды-джан, что с вами случилось и что вы собираетесь делать дальше.
Не таясь, Берды рассказал чабану всё, как было. Чабан слушал внимательно, время от времени одобрительно кивал, бормоча: «Молодцы вы, чтоб не сглазить, молодцы!»…
Когда Берды замолчал, старик тепло глянул на девушку.
— Смелая ты, серна моя, мужественная ты! Правильно поступили, что оставили в дураках и баев и ишанов… Значит, свадьбу справлять думаете? Гляди, Берды, не прогадай. В народе говорят: «Жена, что одеяло: если укроешься, жарко станет, если сбросишь — холодно»… Шучу я, детки мои, шучу… Вдвоём куда легче идти по караванной тропе жизни. Одним пальцем и ущипнуть нельзя. Эх, надо было вам вчера всё рассказать! Ну, да не беда, погостите у нас денёк. Завтра Джума вернётся — он за продуктами пошёл — устроим вам свадебный той. А ты, дочка, не смущайся, помни пословицу, которая говорит: «Если видишь зайца, раскапывающего могилу собаки, знай, что перед тобой детёныш барса». Ты одела одежду джигита и поступки твои смелые, другой мужчина побоялся бы поступить так. Пей чай, не смущайся!
Целый день Берды и Узук отдыхали в гостеприимном стойбище Чопана-ага. А на следующее утро пришёл с продуктами подпасок Джума, и чабаны устроили гой. Ещё с вечера они зарыли в горячий песок под костром мясо. Сейчас его извлекли готовым и ещё, тёплым. Приправленное луком и перцем, оно издавало такой аппетитный запах, о котором говорят, что он мёртвых поднимает. У костра же все были живыми, и вскоре от чудесного кушанья осталось одно воспоминание.
Запив сытную еду крепким горьким чаем, Чопан-ага обратился к своим подпаскам:
— Давайте, ребята, благословим наших гостей на добрый путь… Добрый путь нужен каждому человеку, а ищущему — вдвое нужней. Пусть, дети мои, дорога ваша будет счастливой, пусть попутчиком вашим станет сам аллах, и святой Хидыр[74] приведёт вас к роднику счастья. Живите счастливо и любите друг друга, желаем вам каждый год праздновать рождение двойняшек… А теперь, Мерген, доставай свой тюйдук! Джума, пой песню. Пусть у нас будет музыка, шум и песни, как на большой, настоящей свадьбе!
До самого вечера молодёжь веселилась и шутила. Старик не отставал от них. Он знал много шуточных историй, пересыпал свою речь пословицами к прибаутками. Слушать его было очень интересно, ив Берды с Узук даже забыли с своём тревожном положении беглецов. Но Чопан-ага помнил. Ближе к вечеру он предложил гостям отдохнуть перед дорогой, сам осмотрел их коней, спросил у Джумы, не было ли, в селе кого чужих. Подпасок сказал, что двое богатых всадников спрашивали у людей о своих заблудившихся товарищах.
Услышав это, Берды тревожно вскочил на ноги, но Чопан-ага успокоил его:
— Сиди, сиди… Отдыхай. Мало ли кто кого спрашивать мог. — Вы — наши гости и в обиду мы вас никому не дадим. Скоро стемнеет, я покажу вам дорогу по звёздам. Кони у вас крепкие, отдохнули хорошо. Если с пути не собьётесь, то ещё до восхода солнца минуете Душак… Не спеши, джигит, судьба не блоха, торопливых не любит…
Однако ни Берды, ни Узук уже не могли думать ни о каком отдыхе. Им казалось, что каждая минута приближает грозных преследователей. Ещё не успели сгуститься короткие сумерки, как они начали собираться.
Чопан-ага проводил гостей до ближайшего холма.
— Видите вон ту белую звезду? — говорил он, похлопывая по крутой шее коня Берды. — Держитесь так, чтобы она было прямо перед вами. Она скоро закатится, но на её место встанет вон та, красная, что позади вас. В пути она обгонит вас и будет светить до самого утра. Скоро вы покинете пределы Теджена и поедете по такыру[75]. Нигде в пески не сворачивайте, следов не оставляйте за собой. Утром к Душаку подъедете — справа железная дорога пойдёт. Там уже не заплутаете…
Этой ночью Чопан-ага спал один — подпаски остались с отарой, отогнанной на новое пастбище. Утром они должны были вернуться и забрать всё нехитрое чабанское имущество. Старик долго ворочался, вставал, подкидывал сучья в костёр — ему что-то было холодно этой ночью. В темноте жёлтыми светляками вспыхивали глаза одного из волкодавов, оставшегося на стойбище. Положив на лапы огромную, тяжёлую голову, пёс смотрел на огонь, изредка закрывая глаза. Короткие обрубки его ушей, за которые в драке невозможно схватиться волку, насторожённо подёргивались. Пёс был стар, и житейская мудрость научила его спать короткими мгновениями, потому что в его сторожевой должности крепкий сон означал короткую жизнь.
Чопан-ага уснул уже около полуночи и почти сразу же проснулся от злобного лая собак. Пёс кидался на двух всадников, которые отмахивались от него плетьми.
— Акбай, назад! — закричал Чопан-ага. — Своих узнавать перестал, старый дурень…
Однако, присмотревшись к приезжим, чабан понял, что ошибся: это были совсем незнакомые джигиты. Один из них, кося недобрыми глазами, спросил:
— Никто не заезжал к вам?
«Никто?» — подумал Чопан-ага, вспомнил о подпасках, к которым могут обратиться приезжие, и ответил:
— Заезжали.
— Сколько?
— Двое джигитов. Кони у них приустали.
— Старые или молодые?
— Молодые.
— А кто они?
— Сходи с коня, добрый человек… Посидите, я чайку вскипячу…
— Некогда нам, отец, дело спешное… Кто они, эти джигиты?
— Аллах ведает… Не говорили. Грустные сидели, как мулла на похоронах.