Габак-ших в это время думал о совсем ином вознаграждении. Ему даже показалось на минуту, что рядом, прижавшись к нему, сидит не Энекути, а Узук. Правда, видение быстро рассеялось. Габак поднялся и снова уселся на паласе. Поднялась и Энекути, сытенько улыбаясь, глядя на Габака благодарными глазами. Её сальные косицы растрепались во время бурных объятий, по чёрному лоснящемуся лицу катились жирные капли пота.
Габак-ших сказал, поглаживая себя по левой стороне груди:
— Когда Узук придёт, Элти-эдже, ей потребуются доказательства того, что её молитва услышана. Вы не забыли о нашем разговоре?
— Конечно нет! — с готовностью отозвалась Энекути, оправляя свой туалет. — Если бы не помнила, стала бы я затевать весь этот разговор при девчонке!
— Тогда значит, в пятницу пораньше залезете в старый колодец…
— А почему я? Договорились, что вы будете сидеть в колодце и отвечать…
— Не спорьте, Элти-эдже! Так надо.
— Но мы же договорились!..
— Это не имеет значения. Или, может быть, вы хотите отказаться от этого дела?
— Зачем упускать то, что само в руки идёт, — сдалась Энекути. — Ладно, я полезу, только ты не очень долго разговаривай с ней.
— Помните, что вам следует делать в колодце?
— Помню! Там дел — на воробьиный нос!
— Узук подойдёт к колодцу и три раза крикнет: «Аллах, подари мне наследника!» После третьего раза вы отвечайте из колодца: «Подарю!». Отвечайте один раз и голос измените, чтобы она вас не узнала.
— Я думаю, — сказала Энекути, — что она меньше всего о наследнике заботится. Она о парне своём думает. В конце концов, мы можем устроить, чтобы они встретились, потешились, а вся выгода и честь этой встречи нам достанется. Не говори ей о ребёнке. Пусть лучше она крикнет: «Аллах, дай свершиться моему желанию!» А я отвечу: «Скоро дам!» А потом мы их сведём с парнем — и всё получится так, как надо.
Габак-ших согласился с женой. Ему было всё равно, что станет просить у бога Узук. Важно было, чтобы она пришла и чтобы в это время Элти-эдже сидела в таком месте, откуда без посторонней помощи ей не выбраться.
И вот наступил долгожданный день. Едва взошло солнце, Габак-ших заторопил Энекути. При помощи толстой шерстяной верёвки он спустил её в старый колодец. Воды в нём давно не было, но подпочвенная влага проступала на дне, и Энекути пришлось стоять в довольно солидном слое грязи.
Терпение её подвергалось испытанию. Солнце поднималось всё выше, у «святой матери» пересохло в горле и колени дрожали от усталости, а Узук всё не шла.
Она появилась перед самым полуднем.
— Салам алейкум, ших-ага!
— Алейкум салам! — ответил заждавшийся Габак-ших. — Здорова ли вы, уважаемая Узукджемал?
— А где святая мать?
— Святая мать вышла, скоро будет… Да вы проходите, садитесь!
Узук присела на корточки у порога.
— Ваш сон истолковали, — сказал Габак-ших. — Поздравляю вас — очень хороший сон, много радостей сулит. Если в душе вашей молитва и рвение, аллах может явить вам чудо…
— Чудо?
— Да-да, чудо, не сомневайтесь.
— Какое чудо?
— Я этого не знаю. Может, знамение пошлёт. Может быть, голос. Разные чудеса есть у аллаха, да будет над ним молитва и милость пророка.
«Как это над аллахом может быть милость пророка? — подумала Узук. — Неужели пророк выше бога?» Но постеснялась спросить Габак-шиха, а тот продолжал:
— Задумайте самое заветное ваше желание. Три раза с этим желанием обойдите святое место. Трижды пройдите под святым деревом. Присядьте на могилку и трижды громко крикните: «О аллах, дашь ли исполнение моему желанию?» Ангелы услышат ваш голос, и аллах пошлёт вам знамение. Потом вы вернётесь и расскажете мне, что с вами произошло, и я растолкую вам смысл знамения. Только держите в сердце своём, помимо желания, молитву и ревность, иначе знамение может, быть дурным.
Хотя страдания, выпавшие на долю молодой женщины, давно притупили чувство веры в божественное провидение и в чудеса, при последних словах шиха Узук побледнела.
— Вах, ишан-ага, я боюсь!.. — Лучше я подожду святую мать и пойду вместе с ней.
— Святая мать не скоро придёт.
— А вы не проводите меня, ишан-ага?..
— Если вы пойдёте не одна, ничего не выйдет. Да вы не бойтесь! Разве можно бояться святого места? Это самое благочестивое место в мире. А я буду сидеть и молиться за вас! Идите!
Трепещущая Узук пошла. Она сделала всё, как велел Габак-ших: три раза обошла мазар, трижды постояла под гребенчуком, села на могилку и несмело три раза крикнула:
— О аллах, сбудется ли моё желание?
— Дам! — отозвалось слабо, замученно и глухо — Дам!
Схватившись за ворот платья и чувствуя в горле судорожные толчки сердца, Узук вскочила.
— О мой чудотворный бог, я слышала твой голос! — прошептала она, озираясь по сторонам. — Я слышала голос… голос… голос!..
И забыв остальные наставления Габак-шиха, она побежала прочь, как зачарованная, повторяя:
— Голос!.. Голос!.. Голос аллаха!..
Она промчалась мимо двери кельи, из которой в этот момент выглянул нетерпеливо поджидавший её Габак-ших. Странное поведение Узук испугало его, он спрятался в дом и снова осторожно выглянул, не понимая, что могло так напугать молодую женщину. Увидев, что за Узук никто не гонится, он торопливо выскочил наружу и хриплым от волнения голосом проверещал:
— Узукджемал, остановитесь!..
Но Узук была уже далеко и не слышала призыва шиха. А если бы и услышала, всё равно не остановилась бы: она находилась во власти странного экстаза, который словно ветер пушинку, нёс её неизвестно куда.
Габак-ших досадливо покряхтел, поглаживая себя по груди, проводил взглядом так неожиданно ускользнувшую из его рук жертву и, тяжело шаркая по земле задниками калош, поплёлся в келью. Там он повздыхал некоторое время, сетуя на неудачу, потом вспомнил о сидящей в колодце жене и пошёл её вытаскивать,
Энекути показалась из колодца, как пленный джин из горлышка волшебного сосуда. Это был до омерзения скверный джин: потный, хрипло дышащий, весь перемазанный в грязи. Он повёл вытаращенными глазами, сипло прошипел: «Ну, как?..» и, спотыкаясь, поковылял к дому.
Напившись воды, Энекути отдышалась, прокашлялась и снова повторила свой вопрос.
— Убежала! — махнул рукой Габак-ших. — Как камень из праши унеслась. Кричал ей, чтобы остановилась, не послушалась.
— А вознаграждение?!
— Нет вознаграждения. Я только и видел, что пыль, которую она подняла.
— Неужто мы её так напугали?
— Не знаю.
— Может быть, она голос мой узнала?
— Не знаю.
_ Может, она за приношением побежала?
— Не знаю.
— Или может быть…
— Ничего я не знаю! — рассердился Габак-ших. — Может быть! Может быть!.. Всё может быть! И не стой ты в таком виде, словно из могилы вылезла! Пока люди не пришли, одежду от грязи отряхни, вымой лицо, руки!..
Узук бежала по тропинке, петляющей среди кустарника, вдруг услышала, кто-то окликает её по имени. Оклик подействовал на неё, как удар плети на горячую лошадь: она задрожала и припустилась быстрее. Волнение уступило место страху, все помыслы сосредоточились на том, как бы побыстрее выбраться из кустарника на открытое место.
А голос сзади продолжал звать. Мало того, он становился громче, он приближался! Кто-то бежал вслед за Узук, кто-то пытался её догнать! Подобрав платье, Узук летела птицей, но тяжёлый топот преследователя раздавался всё яснее и ближе.
Холодный ужас овладел молодой женщиной, мутя сознание, отнимая силы. Она задыхалась, ноги отказывались ей повиноваться — и не было сил закричать, позвать на помощь. А тот, сзади, уже догнал, тяжело дыша, крепко схватил за плечи. Цепенея, Узук обернулась, готовая лишиться сознания от страха, и… мягко, безвольно сникла в сильных объятиях Берды.
— Моя Узук… моя милая Узук… — задыхаясь, шептал Берды, крепко прижимая к груди молодую женщину. — Ты бежишь от меня, будто я твой враг, не хочешь глянуть мне в лицо… А я в тюрьме только и жил мыслями о тебе… Я пришёл увидеть тебя, спросить, как ты живёшь, и уйти… Посмотри на меня, мой джейран, моя козочка… покажи мне своё лицо, скажи хоть два слова…