Высокий и плечистый, батрак Торлы, играючи поднимавший одной рукой трёхпудового барана, с некоторого времени всё чаще овладевал нечистыми помыслами Тачсолтан. Она обходила его своим вниманием до тех пор, пока не поняла, что справиться с желанием бессильна.
Тачсолтан встала, руками крепко стиснула свои ещё но совсем увядшие груди и сладко, с хрустом и стоном потянулась. Окажись парень в эту минуту рядом — она не подумала бы о последствиях.
По улице носился обычный для этого года ветер, топорща распластанные крылья пыли. И Тачсолтан подумала, что в такую бурю можно даже днём на открытом месте заниматься любовью — никто не разглядит.
Мимо двери, прикрывая от ветра лицо пуренджиком, пробежала Курбанджемал — жена Торлы.
— Курбанджемал, эй, Курбанджемал! — окликнула её Тачсолтан. — Зайди-ка сюда!
Молодая женщина подошла, отдуваясь и отплёвываясь от пыли.
— Хазан её забери, бурю эту! Прямо с ног валит.
— Иногда это неплохо! — усмехнулась Тачсолтан.
— Что неплохо?
— Это я так… Куда собралась в такую пыль?
— По делам. В аул бегу.
— Что за такие спешные дела у тебя объявились?
— Ай, спешные — не спешные, а всё дела. Детишек хочу немного побаловать, надо корок от гранатов достать.
— Ну иди, балуй, — согласилась Тачсолтан, — только смотри, чтобы ветер не занёс тебя в другой аул.
— Там Торлы нет! — засмеялась Курбанджемал. — Там мне делать нечего.
Тачсолтан проводила женщину бесстыдно-озорным взглядом, подошла к зеркалу, вделанному в дверцу шкафа, и стала рассматривать себя. Подняла брови, сощурила глаза, подкрутила сзади локоны. Потом накинула пуренджик и направилась к мазанке Торлы.
Батрак сидел возле наковальни и нарубал зубья у серпов. Он покосился на гостью, но так как она ничего не говорила, смолчал, делая вид, что всецело занят работой.
Потягиваясь, словно кошка, играющая с полуживой мышью, Тачсолтан, присела рядом и, как бы невзначай наклонившись, коснулась подкрученным локоном щеки парня. Он невольно дёрнул головой. Женщина тихо засмеялась:
— Ах, какой ловкий йигит! Один раз ударит — сразу зуб получается. У тебя всё так ладно выходит?
— А что ты хотела бы мне заказать? — спросил Торлы и досадливо крякнул. — Ха, сглазила — сломал зуб!
Он отбросил испорченный серп в сторону и стал постукивать молотком по пустой наковальне. Тачсолтан, лаская его взглядом, задушевно сказала:
— Мои глаза тебя не могут сглазить! Они — для других недобрые, а для тебя…
Торлы знал, что из себя представляет старшая жена бая Аманмурада, и догадывался, зачем она пожаловала. Где-то в глубине души он был бы не прочь удостовериться, насколько справедливо то, что он слышал о Тачсолтан краем уха, но удерживала непонятная робость, нечто похожее на брезгливость.
— Дай-ка мне эту железку! — Тачсолтан потянула у него из рук зубило. — Острая штука! Почему она не тупится, ведь ты ею железо рубишь? Возьми назад.
Торлы взял, но Тачсолтан не отпустила зубило.
— А ну, отними, если сил хватит!
— Сил-то хватит! — пробормотал Торлы, поглядывая на дверь и незаметно для себя продвигаясь поближе к женщине. — А только…
— Ну, говори, говори! — поощряла она. — Что «только»?
Торлы рывком опрокинул её себе на руку и потянулся губами к дразнящему рту. Его лицо обдало жаром, как если бы он наклонился над кипящим котлом, к губам больно прижались острые зубы — и укусили.
Тачсолтан легко, как ящерица, вывернулась из рук парня, засмеялась и встала.
— А ты храбрый, йигит! Темноты не боишься?
— Ничего не боюсь! — сказал Торлы, несколько смущённый своей несдержанностью, опять берясь за молоток.
— Придёшь?
— Куда? — не понял он.
— Ко мне!
— Приду, если позовёшь!
— Сегодня после полуночи, как только первый петух прокричит, ладно? Со стороны агила приходи, чтобы… жена твоя не приревновала.
— А зачем я к тебе так поздно приду?
— Не знаешь?
— Нет.
— Ну, когда придёшь, тогда всё узнаешь! Дай-ка мне своё сито на всякий случай, чтобы раньше времени люди лишнего не подумали.
До полуночи было ещё далеко, но, снедаемая нетерпением, Тачсолтан сразу же по возвращении стала готовиться к приёму гостя. В первую очередь его следовало накормить, чтобы он был сильным и неутомимым. Тачсолтан положила в двухлитровую кастрюлю топлёное сало и поставила её на огонь. Когда сало стало жидким, она налила сверху до самых краёв арбузной патоки, всё тщательно перемешала. Получилось «пёстрое сало» — очень вкусная и очень сытная еда.
Тачсолтан поставила её в шкаф. Вскоре рядом с салом появилось килограмма два коурмы и лепёшка мягкого золотистого чурека. Всего этого должно было хватить вполне на целую ночь — раньше утра Тачсолтан не собиралась отпускать своего гостя.
Покончив с приготовлением еды, она села на свою пружинную кровать и попрыгала на ней. Гладкое шёлковое одеяло приятно холодило руки, Тачсолтан прилегла на него лицом. Вспомнив что-то, вскочила, порылась в сундуке и вытащила рубашку и кальсоны Аманмурада. «Как только Торлы придёт, я заставлю его надеть это, — решила она. — А когда будет уходить, снимет».
За приготовлениями незаметно наступила ночь. Улеглись на покой люди, угомонились собаки. И только тоскливый утробный рёв ишаков время от времени вплетался в монотонный свист ветра. Петухи не пели, Торлы не шёл.
Тачсолтан вся извелась в ожидании. Она то усаживалась на кровать, то подходила к окну, напряжённо вглядываясь и вслушиваясь в ночь. Мутная, насквозь пропылённая луна светила тускло и бессильно, но Тачсолтан хорошо различала стожок колючки возле агила, тёмную ленту зарослей туранги. Ей казалось, что она слышит даже сонное посапывание овец. Но петухи молчали, и она злилась: «Закричат ли сегодня эти побитые мором!»
Прозвучавший в ночи петушиный азан[37] был для Тачсолтан чудесной музыкой, предшествующей райскому блаженству. Однако музыка отзвучала, а Торлы всё не было. И вдруг Тачсолтан заметила, что возле стожка иод навесом кто-то стоит и похоже, что машет рукой.
Сердце женщины дрогнуло, она торопливо замахала в ответ. Но тот, кто стоял, не двинулся с места.
— Чего стоишь? — негромко окликнула потерявшая терпение Тачсолтан. — Иди сюда, не бойся! Уже всё готово!
Призыв остался без ответа, и Тачсолтан, с досадой пробормотав: «Боится, ушибленный богом!», — сама пошла к шевелящемуся силуэту, улыбаясь и протягивая руки. Возле стожка, выбирая веточки повкуснее, стоял дряхлый мерин, сопел от трудной старости и помахивал облезшим хвостом.
Тачсолтан злобно плюнула.
— Размахался, облезлый чёрт, чтоб тебе околеть! Тебя, что ли, ждут, дурак старый? Твою падаль давно пора собакам выкинуть, а ты всё ещё жрёшь хозяйское добро. У! У, ишак безрогий!
Мерин добродушно кивнул и шлёпнул мокрой отвисшей губой.
Дольше ждать было невмоготу. Презрев все приличия, Тачсолтан воровски прокралась к мазанке Торлы и услышала его голос, перемежаемый весёлым смехом Курбанджемал. Он забавляется с женой в то время, как она ждёт?! Тачсолтан скрипнула зубами и, не таясь, пошла к своей кибитке. Обманутые ожидания, неудовлетворённая страсть, оскорблённое самолюбие женщины, увидевшей, что ей предпочли другую, тяжёлым мельничным жёрновом легли на душу. «Ну, ничего, ты у меня ещё попрыгаешь… Я тебя проучу», — захлёбываясь собственной яростью, думала она.
А Торлы, честно говоря, сначала совсем забыл, что его после полуночи ждёт на свидание старшая жена бая Аманмурада. Спохватился только тогда, когда Курбанджемал в разговоре мельком упомянула имя Тачсолтан. Спохватился и тут же порадовался, что не пошёл. То, что случилось днём, было естественной минутной слабостью мужчины, стоило ли продолжать это сомнительное приключение? Торлы не был любителем случайных связен и, кроме того, он достаточно сильно любил свою хохотушку Джемал. Да пропади она пропадом, эта старуха Тачсолтан, чтобы из-за неё пролилась хоть единая слезинка жены!
Тачсолтан между тем думала о мести. Проще всего было устроить, чтобы Торлы исколотили до полусмерти сами же батраки. Сначала Тачсолтан на этом и остановилась. Но, подумав, решила, что избить за такое оскорбление мало, убить надо проклятого! И не просто убить. Он кичится своей честностью, верностью жене? Хорошо! Мы сделаем так, что тебя застанут на чужой жене и сразу отнимут и жизнь твою и твоё имя!