Представив себе, как он превращается в молочную пену, Берды засмеялся. А если Узук действительно согласится стать его женой? От такой ослепительной мысли он даже зажмурился и не поверил ей. Это был предел его сокровенных мечтаний, за которым начиналось счастье. Огромное, невыносимое, оглушающее счастье.
А почему бы и не быть такому? Мурад-ага относится к своему помощнику очень доброжелательно,
Оразсолтан-эдже всегда принимает услужливого подпаска, как родного. Он молод и пригож собой — почему Узук-джан должна думать о нём плохо? Четвёртый год он пасёт овец Сухана Скупого, и всё, что причитается ему за работу, целёхонько, потому что он не брал у бая ничего. Через два года Узук будет на выданье, а у него скопится шестилетний заработок. Тогда он придёт к Мураду-ага и скажет: «Возьмите всё это, Мурад-ага. Я ещё заработаю и ещё принесу вам. Мне некуда идти, я буду вам вместо сына, а вы отдайте мне Узук. Я её очень люблю и стану беречь больше самого дорогого сокровища. На неё пылинка не опустится и руки её не коснутся холодной воды. Вместе с нею мы будем любить и покоить вас и Оразсолтан-эдже, а вы станете нянчить внуков». Он скажет так и замолчит, скромно опустив глаза. А Мурад-ага погладит свою бородку, подумает и ответит: «Хорошо, сынок, я согласен. Бери Узук и ставь кибитку рядом со мной».
Уже давно любовь прочно поселилась в сердце Берды. Целыми днями не умолкал его тюйдук и нежная, призывная мелодия текла над лугами, как серебристый ручей. Давно образ Узук заполнил для него весь мир, но только сегодня он осмелился подумать так решительно и дерзко.
Берды было и радостно и жутко в одно и то же время. Он словно видел себя со стороны — ладного, плечистого, с широкими бровями и крутым подбородком, на котором уже пробивались густые завитки волос. Какая девушка откажется от такого джигита? Пусть он молод, но он силён: он легко поднимает себе на спину крупного барана и может идти с ним от рассвета до полудня. Чекмень старый? Но у него скоро будет новый и жене своей он кое-что сумеет подарить. Смотри, девушка, не прогадай!
Единым духом Берды взбежал на высокий холм, огляделся и… чуть не уронил свою пастушью палку: вдали шёл караван. Конечно же, это шли доильщики! Это шла Узук! Если вглядеться как следует, можно увидеть её старенькое красное кетени.
— Эй, ягнята-шайтанята! — закричал Берды. — Прыгайте и веселитесь! Они идут! — И запел во весь голос:
Он собирался импровизировать ещё, но вдруг замолчал. Караван ещё далеко, однако мало ли чего не бывает. Услышит кто-нибудь — могут нехорошие слухи пойти про девушку. Да и ему не пристало такое легкомыслие, он должен выглядеть солидно, как настоящий, уважающий себя мужчина.
Берды вздохнул, принял серьёзный вид, опёрся на палку и стал ждать. Потом спохватился и побежал готовить место для кибитки.
Когда караван остановился, Берды степенно подошёл к Оразсолтан-эдже, вежливо поздоровался. Узук стояла рядом с матерью. Он дорого дал бы за возможность высказать ей всё, что передумал и перечувствовал, но суровый обычай разрешал очень немногое, и Берды только спросил:
— Благополучно ли доехали, Узук?
Зато маленького крепыша Дурды можно было обнять и потискать, приговаривая: «Здравствуй, братец, здравствуй, родной! Ну и вырос же ты! Настоящий батыр, хоть сейчас в чабаны идти».
Уложив верблюдов Оразсолтан-эдже, Берды проворно развьючил их. Сняв котёл, установил его на вырытый заранее оджак[1], радостно воскликнул:
— Смотрите, как раз впору! Я ведь знаю, какой у вас котёл.
Потом он взял жерди, воткнул их в ямки, которые тоже успел выкопать до прихода доилыциков, разровнял их и утоптал землю. Верхушки жердей он пригнул, связал попарно, достал кошмы, накинул их на остов. Приехавшие ещё не успели осмотреться на новом месте, а у Оразсолтан-эдже готова кибитка.
— Я, тётушка, между опорами много места оставил, — пояснил Берды, прилаживая перекладину на вбитые в землю рогулины. — Вы тут можете сразу два ямлыка[2] повесить. Давайте, я помогу вам,