Берды пил долго и жадно, чувствуя, как с каждым глотком всё чётче и чётче проясняется сознание. Напившись, он удовлетворённо перевёл дыхание, по губам его скользнула тень благодарной улыбки. Байрамклыч-хан поставил на тумбочку кружку и снова присел на табурет у Двери, поглядывая на Берды.
В коридоре громко заговорили. Берды прислушался.
— Покажите мне его! — требовал кто-то по-русски. — Здоровый такой туркмен с красивыми чёрными усами!
Голос медсестры возражал:
— Здесь здоровых нет, товарищ, здесь раненые и больные. Мы к ихним усам не присматриваемся. Как зовут вашего друга?
— Не знаю я, сестричка, имени его! — с досадой сказал русский. — Давайте я сам по палатам посмотрю. Я видел, как он раненый упал.
— Может, не ранили его, а убили?
— Что вы, сестра! Разве таких, как он, убивают!
— Смерть не выбирает, — сказала медсестра, — не смотрит, кто такой, а кто не такой.
— Да жив он, я вам говорю! Первый своих джигитов на эмирских собак повёл, погнал их без оглядки, а вы: «убили»!
— Товарищ красногвардеец, остановитесь! Если вы будете так себя вести, я пожалуюсь вашему командиру!
— Да что у вас сердца нет, что ли?
— Это вас не касается. А по палатам ходить я вам не позволю. Говорите, как зовут раненого, и тогда…
Голоса отдалились.
Берды, с трудом шевеля губами, проговорил:
— Байрамклыч-ага… позовите… того… русского…
Через минуту, широко шагая, чуть ли не бегом в палату влетел пулемётчик Маслов. Замер на пороге, присмотрелся к Берды и уже осторожно, на цыпочках подошёл к кровати.
— Не узнаёшь меня, браток?
Что-то знакомое почудилось Берды в склонённом над ним лице. Он попытался напрячь память, вглядываясь в красногвардейца, но ничего не вспомнил и опустил веки на уставшие от напряжения глаза.
— Нет… Видел где-то… вспомнить не могу… — сказал он, подбирая русские слова. Вообще-то он уже хорошо говорил по-русски, однако сейчас было трудно сосредоточиться.
Красногвардеец всплеснул руками.
— До мы же с тобой в казематке ашхабадской сидели вместе! Неужто запамятовал? Орлом меня тогда звали. А нынче — всё, кончился Орёл, нынче есть красногвардеец Маслов! Пулемётчик первой руки!
Ни кличка Орёл, ни фамилия Маслов ничего не подсказали Берды, однако в памяти что-то просветлело, когда красногвардеец сказал слово «рука». Вспомнился мокрый цементный пол камеры, мрачный надзиратель, хрипло дышащее перекошенным ощеренным ртом злое лицо, совершенно не похожее на то, что склонилось сейчас над ним, хруст в вывернутой руке и стон противника.
— Узнал, — с трудом произнёс Берды, цепляясь за ускользающее сознание. — Руку… тебе… портил немножко… Не обижайся… ты тоже… — Он замолчал, медленно проваливаясь в чёрный колодец безпамятства.
Мягко ступая чуть искривлёнными ногами человека, большую часть жизни проведшего в седле, подошёл Байрамклыч-хан, потрогал Маслова за плечо рукояткой плети.
— Идите пока, раненому отдых нужен, крови много потерял.
— Да-да, — заспешил Маслов, — конечно, мы тоже не без понятия… Скажи-ка, друг, как его зовут-величают?
Огрызком карандаша он записал имя Берды на каком-то замусоленном клочке бумажки и ушёл, сказав на прощание: «Поправляйся, браток! Мы ещё повоюем с тобой!»
Через несколько минут после его ухода Берды открыл глаза и спросил:
— Уже ушёл?
Байрамклыч-хан кивнул.
— Ушёл… Большевик, что ли?
— Нет, — сказал Берды, подумал и поправился: — Не знаю… Может, большевик… может нет…
— В тюрьме с тобой за что он сидел?
Медленно, с частыми перерывами Берды рассказал историю своего драматического знакомства с Масловым. Когда он дошёл до кульминационного момента схватки в камере, Байрамклыч-хан хищно сверкнул глазами и шумно задышал, словно он сам дрался сейчас не на жизнь, а насмерть с жестоким противником. Рука, держащая плеть, сжалась так, что побелели суставы.
— Вот так и познакомились, — закончил Берды.
— Убить надо было! — сожалеюще сказал Байрамклыч-хан.
— Не надо, — возразил Берды, — он не злой, он несчастный был. Теперь, смотри, красногвардейцем стал.
Байрамклыч-хан ссутулился и снова стал похож на нахохлившегося беркута. После довольно продолжительного молчания, он спросил, указав глазами на забинтованную грудь Берды:
— Не полегчало?
— Можно терпеть, — сказал Берды.
— Пока мы из Кагана вернёмся, поправишься?