— Берды-джан, — тронула его за рукав Энекути, — ты не знаешь, что твой ишан-ага обладает чудотворной силой — он дружит с белыми духами!.. Ну-ка, ишан-ага, призовите своих духов и спросите у них, что случилось с Узукджемал, где она прячется… Берды-джан, да что же ты стоишь? Проходи, садись! Чаю сейчас попьём…
Габак-ших неуверенно мялся в дальнем углу кельи.
— Иди сюда! — рявкнула на него Энекути. — Зови своих духов! Спрашивай у них!..
Опасливо косясь на Берды, продолжающего стоять у порога, Габак-ших сделал несколько шагов вперёд, опустился на колени и забормотал:
— Выстаивайте молитву, приносите очищение… нет греха на слепом и нет греха на хромом… не сравнится слепой и зрячий… последуйте за тем, кто не просит у вас награды… солнцу не надлежит догонять месяц… мир Мусе и Харуну… сегодня будете вознаграждены наказанием унижения… с опущенными взорами выйдут они из могил… восхваляет аллаха то, что в небесах, и то, что на земле…
Как всегда, Габак-ших путал и мешал в одну кучу суры корана. Но уличить его в этом было некому. Энекути не шибко разбиралась в священном писании, знала только то, что запомнила, служа ишану Сеидахмеду. А Берды вообще ничего не знал.
Закончив бормотать тексты из корана, Габак-ших серьёзно заглянул во все углы кельи, словно ожидал увидеть там кого-то, вытянув длинную и тощую, как у облезлого петуха, шею, посмотрел в окно.
— Скажите мне, духи, быстро скажите, где Узук-джемал? — выкрикнул он и прислушался.
Берды наблюдал за ним со смешанным чувством любопытства, насмешливости и враждебности.
— Охраняйте свои души и свои семьи от огня… — пробормотал Габак-ших. — Ушёл куда-то самый главный белый дух, — виновато пожаловался он Берды, — остальные боятся чёрных духов, ничего не говорят…
Берды презрительно хекнул, повернулся к выходу.
— Сами вы духи! — бросил он через плечо. — И белые, и чёрные, и главные, и малые! Кроме вас другой нечисти нет на свете!
Он с треском хлопнул дверью. Энекути, сунувшаяся было за ним, испуганно отпрянула, невольно потирая лоб.
Если не повезёт, так и на верблюде собака укусит
Было уже около часу ночи, когда по дороге, тянущейся вдоль северной стороны железнодорожного полотна, к городу подходила женщина. Она шла медленно, сильно хромая, держа в руках обувь, и часто оглядывалась.
Даже в добрые времена туркменки, если случалась необходимость выйти из дому в поздний час, шли не дальше ближайших соседей. Поэтому любой прохожий, встретив идущую, не мог не удивиться и не обратить на неё внимания. К счастью, дорога была пустынна.
Поравнявшись с расположенными на окраине города печами для обжига кирпича, женщина свернула в сторону и присела отдохнуть.
Нагретый за день воздух остыл. Он был чист и прозрачен. Крупные низкие звёзды мерцали в небе. Земля дышала мягкой прохладой и манила к покою, ко сну. Запоздавшая путница с радостью приняла бы это безмолвное приглашение, но задерживаться ей было нельзя. Она тревожно вслушивалась в голоса ночи, готовая бежать при каждом подозрительном шорохе. До её слуха долетало только петушиное пение да тоскливый одинокий рёв ослов.
Отдохнув, женщина с трудом поднялась на ноги, по тотчас же, ойкнув, быстро присела. Со стороны железнодорожного полотна послышались голоса. Женщина не понимала русского языка, однако по тону говоривших было ясно, что собрались там не друзья. Резкие выкрики перемежались каким-то подозрительным лязгом. Ударили торопливые выстрелы, послышался стон и снова — выстрелы.
Задрожав, женщина прижалась к стволу дерева, под которым отдыхала. Она многого не понимала, но одно ей было ясно: там, в ночной темноте, в благодатной звёздной прохладе люди убивали людей. Кто убивал, кого? Может быть, со временем она узнает всё это, и имена павших в эту июльскую ночь под белогвардейскими пулями наркома труда Туркестанского края Павла Полторацкого и председателя марыйской ЧК Исидора Каллениченко станут для неё самыми дорогими и близкими. Может быть, со временем она узнает и другие имена героев революции, отдавших свои светлые жизни за то, чтобы вот такие, как она, не озирались затравленно на ночной дороге, не бежали из дому невесть куда. Может быть. Но сейчас она знала только то, что люди убивали людей.
Подождав, когда голоса затихнут, женщина крадучись пошла дальше. Возле моста через Мургаб её остановил часовой-туркмен.
— Пропусти меня, добрый парень! — взмолилась она. — Не задерживайте, пожалуйста, дайте пройти!