— Я не смеюсь, Берды! — строго и торжественно сказал Сергей. — Я тебе правду сказал — Ленин и есть самая большая сила: мудрость его, прозорливость его, авторитет его. Он не один борется. Все рабочие и крестьяне объединились вокруг Ленина, весь парод, понимаешь? Наро-од! А народ, который борется за свою свободу и идёт за таким вождём, как Ленин, Победить нельзя, даже если бы врагов было в десять, в сто раз больше, понял?
— Понял, — охотно согласился Берды, — теперь всё понял, хорошо понял. Значит, можно не волноваться?
— Пока ещё нельзя, дорогой товарищ, — качнул головой Сергей. — Ты случаем в Мары не заезжал по пути?
— Нет.
— Считай, что повезло тебе. Заехал бы — сразу в лапы белым попал бы. Тут, брат, как лавина на нас обрушилась. И все события — буквально за несколько дней. Меньшевики и эсеры в Ашхабаде мятеж подняли. Англичане, понятно, спровоцировали этот мятеж. Нашим, конечно, помощь послали. Мятежники притихли. Потом в Ашхабад прибыл комиссар Фролов — головастый, говорят, мужик был. Разогнал он к чертям собачьим эсеровские советы, создал советы настоящие, навёл порядок в городе. Дальше ему в Кизыл-Арват ехать пришлось — там порядок наводить. А ашхабадские эсеры, воспользовавшись этим, на Совет напали. Не одни, понятно, эсеры. Там и туркменские националисты были, и армянские дашнаки, и русские белогвардейцы, — сволочи, в общем, с избытком. А Совет охраняли только отряд туркменских бойцов да соцрота — только название рота, а на деле взвод с натяжкой. Однако дрались крепко! Из пулемётов как резанули по гадам, те сразу на карачки, на корточки то есть! За каждую дверь, за каждое окно сражались! Там их, говорят, братишек наших, в каждой комнате что колен навалено было… Но — не устояли, сила солому ломит. Много погибло там. И ваш один герой погиб — командир отряда Овезберды Кулиев. Оттуда-то он, правда, вырвался, но потом белякам попался — прикончили они его. А некоторые сами стрелялись, чтобы мучений в плену избежать — из ашхабадского горисполкома один, Асанов фамилия, застрелился. И до Фролова гады добрались! В Кизыл-Арвате бойцов ого побили, жену, а самого — лопатами, камнями, сапогами… Смертельно раненого топтали, суки!..
Сергей рванул ворот рубашки, рассыпая по кошме отлетевшие пуговицы, и долго смотрел перед собою мутными, невидящими глазами, трудно двигая кадыком, глотал что-то застрявшее- поперёк горла. Берды, бычьи уткнув голову и сжав зубы, гладил подрагивающими пальцами цевьё винтовки, щурился, словно видел в прорези прицела вражескую переносицу. Клычли бесцельно переливал остывший чай из пиалы в пиалу, следя за кружащимися в маленьком водовороте чаинками.
— Вот как! — хрипло, с натугой выговорил Сергей и закашлялся, прикрывая рот ладонью. — Погибли наши товарищи. А которые уцелели, тех поодиночке выловили и расстреляли. Это дело, конечно, до Ташкента дошло — Полторацкий сюда приехал, Павел, нарком труда. Из Ташкента-то, издали, оно не так хреново казалось, как на самом деле, а здесь делегация за голову схватилась, когда обо всём узнала, слёзы на глазах. Ну, посовещались мы, решили бой белогвардейцам давать. Да ведь кума кинет, а кум подымет — подвели железнодорожники, потихоньку беляков на станцию пропустили, без гудков и свистков. Полторацкий на телеграфе в ту пору был, помощи у Ташкента требовал. Там его и взяли, по слухам… Только почему-то, когда мы арестованных освободили, его среди них не оказалось. И Каллениченко — гоже, председателя нашего чека. То ли им удалось скрыться, то ли их где в другом месте держат, под секретом.
— Узнать нельзя разве? — спросил Берды. — Такого человека освобождать надо!
— Попробуем, если получится, — сказал Сергей, пытаясь застегнуть рубашку на несуществующие пуговицы.
Клычли протянул ему их на ладони. Он машинально взял, сунул в карман, продолжай мудровать с рубашкой. Потом, зажав ворот в кулаке, закончил:
— Многих ещё освобождать надо! Давайте, друзья, поживём пока жизнью погонщиков, потому что упущенного времени мы ничем не возместим. Ты, Клычли, прямо с утра отправляйся к ишану Сеидахмеду. Как своего бывшего ученика он тебя должен принять с почётом. Постарайся переубедить его, что он неправ, что начавшаяся война ни в коей мере не служит защите веры, а скорее вносит разлад между мусульманами, то есть вредит вере. Если он поймёт и выступит перед народом, мы выиграем много и в первую очередь спасём согни и согни обманутых дайхан.