Берды ответил улыбкой — ему тоже нравился этот весёлый, симпатичный, гостеприимный ишан, совсем не похожий на других ишанов.
— Мы не задержали тебя, ишан-ага? — спросил Клычли. — Может, ты собирался куда-нибудь идти?
— Успеется! — свеликодушничал Черкез-ишан.
— Мы к тебе не надолго. Вот этот парень… э-э-э… Елхан, — он из Хивы прибыл. Товар у него есть, шкурки.
— Всё-таки решил заняться торговлей? — память у Черкез-ишана была хорошая. — Доброе дело. Сейчас все самостоятельные люди торгуют. Что же он хочет в обмен на свой товар?
— Ему нужна нефть — Джунаид-хан в горючем нуждается. И ещё масло, которое в вагонные буксы заливают.
— Разве у Джунаида паровозы появились? — изумился Черкез-ишан.
— Кто его там знает, — пожал плечами Клычли. — Может, паровозы, может, какие другие машины.
— Что ж, — сказал Черкез-ишан, что-то прикинув в уме, — постараемся для хорошего человека. Приходите… ну, скажем, в среду приходите в чайхану «Елбарслы». Устраивает вас такой срок?
Клычли глянул на Берды. Берды согласно кивнул: устраивает.
— Тогда — договорились! К среде я постараюсь разузнать всё, что вас интересует.
— Тогда и мы тебя больше задерживать не станем, — Клычли поднялся. — У тебя свои дела, у нас — свои. Будь здоров!
— А то — посидите! Плов сготовлю сейчас.
— Нет уж, мы пойдём.
Обрадованный Черкез-ишан проводил гостей аж до самого поворота улицы и распрощался, ещё раз заверив их, что непременно сделает всё для своих лучших друзей, какими он считает Клычли и Елхана. Посвистывая, он вернулся домой и позвал:
— Узукджемал, покажись, луноликая! Гости уже ушли, не бойся!
Ответом ему была тишина.
Посмеиваясь над робостью Узук, Черкез-ишан прошёл во внутреннюю комнату и остановился, поражённый — Узук не было и там. Ещё не веря страшной догадке, он выбежал наружу, заглянул во все надворные строения, вышел на улицу. Узук исчезла.
Лев то, или львица — всё равно лев
Они сидели на топчане под сенью старого, но ещё могучего, полного жизненных соков дерева.
Был тот час между уходящим днём и наступающей ночью, когда возвращаются с выпасов блеющие и мычащие стада, тянет горьковато-сладким дымком саксаула от очагов. На широком, как площадь, дворе, обнесённом добротным дувалом, высились составленные в пирамиды винтовки, группами в несколько человек сидели в ожидании ужина немногословные джигиты. Женщины сновали между булькающими котлами проворно, но без излишней торопливости.
Чем-то прекрасным и неуловимо печальным полнился пламенеющий закат. Его краски то тускнели, то разгорались снова, какие-то смутные тени скользили по розовому накату неба и прятались в ватных хлопьях облачков, представляющихся клочками чего-то недавно целого, ныне безжалостно растерзанного и беспорядочно разбросанного по небу. Казалось, там, в глубоких безднах пространства, идёт молчаливая и жуткая в своём неестественном молчании беспощадная, смертельная борьба света и тьмы.
Они сидели на топчане — Байрамклыч-хан и Галя. Он, широкоплечий, налитый спокойной силой своих сорока лет, смуглолицый и чернобородый, сидел неподвижно, глядя тёмными, сумрачными глазами в неведомое. Иногда он вскидывал их на жену, и было во взгляде столько сдерживаемой нежности и ещё чего-то такого, перед чем бессилен язык и от чего у человека, случайно перехватившего такой взгляд, сладко, тревожно и больно замирает сердце, прикоснувшееся к чужой сокровенной тайне.
Галя была почти вдвое моложе мужа. Тоненькая, как камышинка, с большими голубовато-серыми глазами, румянцем во всю щёку и буйной шапкой белокурых волос, собранных в тяжёлую корону кос, она останавливала внимание той неяркой, но удивительно светлой красотой, какой бывает красива любимая и любящая женщина, — владычица всей вселенной.
Вошедший с улицы джигит приблизился к топчану и негромко сообщил, что незнакомый всадник спрашивает Байрамклыч-хана.
— Пусть войдёт, — кивнул Байрамклыч-хан, незаметным движением расстёгивая коробку маузера, И радостно привстал навстречу улыбающемуся Берды.
Они крепко, по-братски обнялись, Байрамклыч-хан задержал на мгновение объятие, и Берды, поняв скрытый смысл этого, вместе с радостью почувствовал глубокое удовлетворение тем, что не ошибся, горячо споря с Сергеем: Байрамклыч-хану было чуждо предательство.
— Какими судьбами попал сюда, Берды?
— Ай, хан-ага, я в этих местах не один раз бывал!