Аллах придумал причину «разрушения» и мне создал Узукджемал. Он-то приносит её ко мне к говорит: «Вот она, сгорай от любви», то, когда я руки протягиваю, уносит. Сущее несчастье!
Черкез-ишан вытер платком вспотевший лоб. Он так увлёкся своим рассказом и вновь нахлынувшими переживаниями, что не видел ничего вокруг. Иначе он давно бы обратил внимание на изменившееся, потемневшее лицо Берды. Вообще-то он заметил, что слушатель взволнован, однако принял это как сочувствие к судьбе Узук и своим любовным перипетиям. А у Берды сердце стучало так, будто хотело разбить грудную клетку. Вот, оказывается, каков ты на деле, Черкез-ишан! Заманил девушку в пустую келью и пытался обманом овладеть сю? Так чем же ты, сволочь, отличаешься от Бекмурад-бая?
Черкез-ишан шумно отхлебнул остывший чай.
— Знаешь, Елхан, я очень переживал, когда она убежала из дома моего отца. Но верил, что так кончится всё — не может. И оказался прав! Она убежала от Бекмурад-бая и снова пришла ко мне — это случилось совсем на днях.
Берды будто ткнули шилом — он еле сдержался, чтобы не вскочить: новость была слишком уж невероятна.
— Да-да! — покивал Черкез-ишан. — Не смотри на меня так, я правду говорю. Когда вы с Клычли ко мне приходили, она вот в этой комнате была. Но… снова не повезло. Вернулся я, проводив вас, — дом пуст, улетела пташка! Куда она скрылась, ума не приложу. Теперь вот сижу и высматриваю: не идёт ли. Не придёт — сам разыщу, и уж на этот раз держать буду крепко!
— Где же вы её разыщите? — спросил Берды, стараясь не выдать обуревавших его чувств, и удивляясь собственной выдержке.
— Кто знает, Елхан, где её искать, — вздохнул Черкез-ищан. — Джейран один — охотников много. Три руки протянуты к Узукджемал — мягкая рука, кровавая рука и мозолистая рука. Мягкая — это моя. Попадёт в неё — счастье найдёт. Кровавая — Бекмурад-бая, в ней — гибель. А мозолистая — это одного парня, чабана. Этот чёртов чабан, понимаешь, сумел чем-то приворожить сердце Узукджемал. Настолько приворожил, что она никого другого видеть не хочет. С этим чабаном труднее всего спорить. Я на него настолько зол, что даже, кажется, убил бы при встрече!
— Убивай! — закричал Берды, теряя самообладание.
— Ты — что? — опешил Черкез-ишаи. — Что случилось, Елхан?
— Убивай, потому что я и есть тот самый чабан!
— Значит, ты не Елхан, а Берды?
— Да, я Берды!
— Берды?
— Берды!
Черкез-ишан проворно подошёл к сундуку, куда была убрана постель. Когда он обернулся, в его руке тускло блеснула синеватая сталь кольта. Сухо ударил спущенный курок, но выстрела не последовало: осечка.
Берды схватился за наган. В тишине комнаты грохнул выстрел.
Пистолет Черкез-ишана отлетел в сторону.
Берды скрылся в темноте.
Возбуждённый и несчастный, он пошёл в аул, заглянув по пути к Сергею. Узнав о случившемся, Сергей рассердился.
— Вечно у вас что-нибудь не так! Каждая случайная ошибка кровопролитием кончается!
— А ты бы усидел спокойно, когда тебе в лицо всякие гадости говорят? — защищался Берды.
— Усидел бы! — отрезал Сергей. — Нужно бросить дурные обычаи и быть покультурнее!
— За культуру совесть не променяешь.
— Кто тебя её менять заставляет, кто? О деле нужно думать, а не о собственных переживаниях! Сейчас наше главное оружие — хладнокровие, терпение, выдержка. А вспыльчивость и всякие там обычаи — это, брат, ни к чертям собачьим не годится, понял?
— Я ведь не убил его!
— Неважно! Ты его против нас восстановил. Неужели ты не понимаешь, сколько вреда принесла твоя несдержанность?
Берды хмуро слушал и вскоре стал собираться, отнекиваясь от уговоров Сергея переночевать и позабыз рассказать ему о гибели Байрамклыч-хана.
Клычли, к которому Берды зашёл, тоже отнёсся неодобрительно к его рассказу, однако ругаться не стал, вопреки ожиданиям Берды, уже приготовившегося выслушать новую нотацию. Утром, когда Берды ещё спал, Клычли пошёл к Черкез-ишану. Тот встретил его с перебинтованной рукой, но дружелюбно, как всегда. Пуля задела средний палец и скользнула по ладони — рана была лёгкая, хотя Черкез-ишан по временам и морщился от боли.
— Всё хорошо хорошим концом, — сказал Клычли. — Тот парень вообще очень сожалеет о случившемся. Ночью вчера ко мне пришёл и всё сокрушался, просил, чтобы я извинился перед тобой. Ты уж, ишан-ага, прости ему вспыльчивость. Его состояние тоже понимать надо.
Черкез-ишан посмотрел на свою забинтованную руку, не торопясь с ответом. Потом сказал, глядя в глаза Клычли: