Выбрать главу

— Ничего странного в этом нет, сынок. Тот человек назло вше тулуп в огонь бросил, мы сами назло хозяевам в огонь бросаемся. Нынче человек куда дешевле тулупа. Кому мы нужны? Ты не думай, что мне лет много, если спина кривая, Спину мне работа на хозяев согнула, не годы. И убивать я, сынок, никого не собираюсь, мне большевики. зла не причинили. Иду, чтобы самого убили.

— Жить на свете, надоело? — пошутил Сергей.

— Не надоело, сынок. Жить каждой козявке хочется, не только человеку. Однако совсем неинтересной стала жизнь, трудной. Я слыхал, как ишан Сеидахмед говорил: кто погибнет, праведником в рай. попадёт. Ну, я не знаю, выйдет из меня праведник или не выйдет, а только… — Старик махнул рукой и замолчал.

Клычли, которому стало почему-то невыносимо жалко этого старика, бредущего невесть куда и неизвестно зачем, спросил:

— Яшули, вы слыхали о поэте Зелили?

— Это из какого же племени поэт?

— Из гокленов.

— А разве живут в марыйских краях гоклены?

— Нет, яшули, они в Гургене живут.

— Я, сынок, в той стране, не был — откуда могу про Зелили знать.

Опять вспыхнул смех. Люди рады были возможности хоть на минуту забыться от невесёлых дум. К ним подошла ещё одна группа дайхан. Вокруг дерева образовался уже довольно многолюдный кружок.

— А поэта муллу Махтумкули знаете? — продолжал допытываться у старика Клычли.

Старик подумал и сказал:

— Что он поэт, не знаю, но с муллой Махтумкули знаком лично.

— Как — знакомы? — удивился Клычли.

Слушатели тоже притихли, ожидая ответа старика.

Он сказал:

— Однажды сильный ураган был. Часть его овец отбилась от отары. Разыскивая их, он пришёл к той отаре, которую я пас. Вот тогда и познакомились, только он, по-моему, сказал, что принадлежит вроде бы племени ванаш.

Грохнул хохот. Дайхане, большинству которых было известно как имя, так и многочисленные стихи прославленного на всю Туркмению поэта, хватались за животы, валились от смеха на сниму: вот так отчудил старик — спутал орла с цыплёнком!

Сергей нахмурился, строго сказал:

— Смеяться нечего, товарищи, ничего здесь смешного нет.

То ли его тон, то ли непривычное обращение подействовали на дайхан отрезвляюще — смех затих. А Сергей продолжал:

— Среди туркменского народа много ещё таких тёмных людей, как этот яшули. Вы поднимаете на смех каждое его слово, но сами-то в темноте живёте, сами-то правильного пути не находите для себя! Вы на войну идёте и радуетесь, а ведь один только пушечный залп не оставит в живых никого из вас! Так что над стариком смеяться нечего. Он идёт на войну и вы идёте на войну. Зачем, спрашивается? Чтобы оставить сиротами своих детей, вдовами — жён? Чтобы родители ваши до конца своих дней оплакивали вас? Идёте — и сами не знаете, куда идёте и зачем идёте! Чему же тут смеяться?..

Воцарилось молчание. Дайхане, потупившись, не глядя друг на друга, завздыхали. Слова Сергея вернули их к недоброй действительности. И хотя это были правильные слова, с которыми в глубине души соглашался каждый, собравшиеся недовольно хмурились. Ну посмеялись немного — кому от этого убыток? Плакать ещё вперёд времени хватит. Сами, что ли, идут на эту войну, будь она неладна? Арчин гонит, мулла гневом аллаха стращает. Да и поговаривают, что можно добром разжиться на войне — кому добро лишним было? Конечно, умирать раньше положенного никому не интересно, да кто знает, кому сколько отмерено. Срок твой не пришёл, так и из горящей печи невредимым выскочишь, а кончилась отмеренная судьбой нить — в объятиях собственной жены помрёшь.

Клычли, у которого было своё на уме, вернулся к прерванному разговору.

— Вы, яшули, немножко ошиблись. Тот человек, который баранов искал, ничего общего не имеет с поэтом Махтумкули. Махтумкули был великим туркменским поэтом и жил двести лет назад. Неужели вы в молодости не пели:

Махтумкули, живу в томлении жестоком. От вздоха моего земля сгорит до срока. Я помощи молю аллаха и пророка Держал я путь к звезде, но прибыл на луну.

— Ай, сынок, может быть, и пели — сейчас не вспомнишь, — сказал старик.

— Вот у этого знаменитого Махтумкули был племянник — мулла Зелили, — продолжал Клычли. — Он тоже сочинял стихи и славился, как бесстрашный воин и прекрасный поэт. Обратите внимание, яшули, я не случайно подчёркиваю, что Зелили был муллой, воином и поэтом. То есть он разбирался достаточно хорошо во всех сторонах жизни. Вы сказали, что ишан Сеидахмед обещает чин праведника каждому, кто погибнет на войне. Послушайте, что по этому поводу сказал Зелили: