— Да уж действительно — «не возлагаем»!
— Всё же вы четыре жизни взяли за одну.
Черкез-ишан подвинул на середину чайник, накрытый для сохранения тепла салфеткой, спросил:
— Голоден?
— Нет, не беспокойся, — отказался Клычли. — Чаю попью с удовольствием.
— Тогда рассказывай, какие у тебя новости.
Новости в хворосте, а хворост в печку несут. Сергея вот в Чарджоу отправили, раненого.
— Правильно сделали, что отправили. Тут против русских особенно лютуют. Лучше ему подальше от греха. Как говорится, чем соседа обвинять, лучше дверь запереть. Ну, а ещё что?
— А ещё нападения Бекмурад-бай опасаюсь. Правда, в ауле лишь женщины да дети остались, но ведь обезумевший верблюд не разбирает кого давить. За своих убитых Бекмурад-бай может и на детях зло сорвать.
— Это уж ты преувеличиваешь, — сказал Черкез-ишан. — Сейчас люди всё время на фронте гибнут, ваш аул можно посчитать за тот же фронт. На взрослых мужчинах они, конечно, могли бы отыграться, но женщин и детей тронуть не посмеют.
— Хоть бы так.
— Не посмеют! — повысил голос Черкез-ишан. — Никто, в ком течёт туркменская кровь, не посмеет сводить мужские счёты с женщинами и детишками!
— Вообще-то ты, ишан-ага, прав, — согласился Клычли, позволив себя убедить, — но есть у меня ещё одна забота. Не придумаю, с какого конца за неё и браться.
— Поделись, — предложил Черкез-ишан. — В двух котлах шурпа жиже — в двух головах мозги круче.
— Поделюсь, — кивнул Клычли. — Я к тебе, как видишь, каждый раз, словно к пророку, за помощью обращаюсь.
— Пророк с бритой бородой! — хихикнул Черкез-ишан, однако ему польстили слова Клычли.
— Дело касается того парня, Берды. Помнишь? — сказал Клычли. — Ты к нему, знаю, относишься неприязненно, однако ради нашей давней дружбы должен мне помочь. Он попал в руки Бекмурад-бая, и его надо выручить, хотя бы для этого пришлось луну с неба сорвать и Бекмурада по башке ею стукнуть.
— Не поздно ли спохватились? — сощурился Черкез-ишан. — В прошлое воскресенье Эзиз-хан придумал казнь для Аги Ханджаева, а в это воскресенье ту же партию Бекмурад-бай думает сыграть с Берды. Ты об этом слышал?
— Кое-что слышал, затем и поспешил.
— Тогда я тебе скажу, где находится твой Берды. Он сидит в одной из каморок психолечебницы моего отца — почтенного и благочестивого ишана Сеидахмеда, неустанно пекущегося о благе ближних своих, под коими он разумеет вашего покорного друга, — Черкез-ишан шутовски поклонился, — и ещё, может быть, двух-трёх не менее достойных уважения лиц. Сидит Берды в цепях, на окне — решётка, у двери — недремлющий часовой. Вы довольны исчерпывающими сведениями?
— Вполне, — сказал Клычли. — Значит, не доверяет Бекмурад-бай марыйской тюрьме?
— Он своему пупку не доверяет: всё поглядывает, чтобы не сбежал, — засмеялся Черкез-ншан. — А всего вернее, хочет устрашить лютой казнью аульчан. Марыйцы-то уже видели такое, их не удивишь, а аульчанам — новость. Знаешь, говорят, Эзиз-хан не сам такую казнь выдумал, ему её муллы подсказали, вспомнив «славные» деяния Чингиза и хромого Тимура. Чёрт его знает, вроде бы и не глупый человек Эзиз-хан, а не понимает, что слава, построенная на беспощадности, всё равно, что обед, смешанный с медленным ядом — не сразу, но убьёт обязательно. Или он о завтрашнем дне не думает?
— Он и о сегодняшнем не думает, не только о завтрашнем, — заметил Клычли. — Да только есть пословица: «Посеял ячмень — пшеницы не жди». Боком ему выйдут его злодейства. Но всё же, как с Берды решим? Коли он у твоего отца находится… Или отказываешься помочь? Только прямо говори, в глаза мне смотри!
— Не пугай, — сказал Черкез-ишан, — меня Ораз-сердар пугал уже, я — привычный. Постараюсь помочь твоему шальному Берды. Но только сразу предупреждаю: в успехе не уверен.
— А ты постарайся.
— Да уж постараюсь, если взялся. Честно говоря, такого молодца, как Берды, даже врагом приятно иметь.
— Не сказал бы! — хмыкнул Клычли. — Но Берды тебе не враг, ишан-ага, ты уж мне поверь, сделай такое одолжение. Я тебя в других делах не обманывал и в этом, не подведу.
— А Елхана кто ко мне в дом привёл? — съехидничал Черкез-ишан.
Клычли отмахнулся.
— Это пустяк, о котором и вспоминать не стоит. Да, по-моему, ты же сам первый и назвал его Елханом. Разве не так было?
— Твой верх! — сдался Черкез-ишан, смеясь. — Конечно, я понимаю, что Берды мне не такой враг, который каждый удобный момент для удара ловит. Если и столкнёмся мы с ним на узкой дорожке, то только лишь из-за Узукджемал.