— С тех пор они осторожными стали. Все — в сборе, все чего-то ожидают. Сам Бекмурад-бай дома и Аманмурада в город не отпускает — тот злее дикого кабана по порядку рыскает.
— Ладно, коли так! — решительно тряхнул головой
Берды и глубже нахлобучил тельпек. — Иди домой и жди меня! Только не здесь жди — теперь я приду прямо в твою кибитку!
Собака и во сне рычит
Облокотившись вместо подушки на чувал с пшеницей, Бекмурад-бай торопливо допивал чай. Понурый пожилой дайханин сидел напротив него прямо на голом полу, не решившись сесть на ковёр.
— Весть принёс или просто так?
У дайханина повело рот на сторону, дёрнулась щека.
— Одни новости у нас, бай-ага: голодаем.
— Это не новости, — пренебрежительно хмыкнул Бекмурад-бай. — Таких новостей у меня возле кибитки целый стог сложен — все нынче голодают.
— Земли твои расширились, — сказал дайханин, — одним краем в наши упёрлись. Пришёл спросить: не купишь ли у меня немного земли.
— Купить можно, — Бекмурад-бай тылом ладони обтёр усы, подумал и налил ещё пиалу чаю. — Отчего не купить, если продают. Всю землю будешь продавать?
— Часть продам. А там — видно будет.
— Большую часть?
— Четыре танапа.
— Зря дробишь, — сказал Бекмурад-бай. — Чем по кускам продавать, лучше всё сразу продать и купить побольше пшеницы и джугары.
— Сердце как-то не решается, бай-ага, — виновато улыбнулся дайханин. — Трудно сразу от всей земли отказаться.
— Ну вот, когда сердце твоё решится, тогда и мне скажешь.
Дайханин испугался:
— А эту не купишь?
— Куплю! — успокоил его Бекмурад-бай. — Советую всю продать для твоей же пользы: пшеница с каждым днём дорожает — сейчас больше на вырученные деньги купишь, чем потом.
Вошёл, постукивая посохом, Аннагельды-уста, поздоровался. Бекмурад-бай опрокинул чайник над пиалой, протянул её старику, заметив, что последний из чайника чай — для хорошего человека.
Аннагельды-уста закряхтел, усаживаясь, выпил глоток. Глядя перед собой слезящимися глазами, сказал:
— Мало осталось хороших людей. — И, не пояснив свою мысль, добавил. — Землю свою пришёл тебе предложить, Бекмурад-бай. Если не продам оставшуюся землицу, с голоду пропаду. Да и тебе сподручней: мой участок среди твоей земли — как пупок посреди живота торчит. Забирай её — и дело с концом.
— А как же ты совсем без земли? — посочувствовал Бекмурад-бай.
Аннагельды-уста махнул иссохшей рукой:
— Мне скоро больше двух аршин земли не понадобится!..
— Смерть чуешь?
— Кто её сегодня не чует!
— Трудно без земли тебе будет, уста-ага.
— Ла хавла[45]! — вздохнул старик.
Бекмурад-бай поднялся.
— Ладно, возьму и твою землю! Заходи как-нибудь вечером, потолкуем насчёт цены — сейчас я тороплюсь.
Возвращаясь домой, Аннагельды-уста остановился у развалин дома, в котором жил когда-да Худайберды-ага. Разорённое человечье гнездо всегда наталкивает на грустные размышления, особенно если ты знаешь, кому оно принадлежало. Всего три раза округлялась луна с тех пор, как его оставил хозяин, и вот уже только ветер шебуршится, как ёж, там, где недавно звучали голоса людей, и тонко пронзительно плачет, разгребая золу навсегда погасшего очага. Старику показалось даже, что не ветер, а ребёнок плачет, и он испуганно плюнул три раза через плечо, отгоняя наваждение,
— Боже мой, великий создатель! Всё превращается в развалины, всё рушится… До какого предела гнев твой над сынами человеческими?..
Молодой парень в русской рубашке и штанах военного образца остановился рядом,
— Мир вам, уста-ага!
Аннагельды-уста прищурился, посмотрел на подошедшего, не удивляясь сказал:
— Здравствуй, сынок Меле… Вернулся?
— Всё ли благополучно в селе, уста-ага?
— Всё, сынок. Ездит на нас благополучие верхом да ещё и палкой по голове норовит.
— А наши… где?
— Умер твой отец, Меле. И мать умерла. Ох-хо-хо… давай помолимся за их души…
Старик подошёл к тому месту, где раньше была дверь, опустился на колени. Меле, каменно стиснув зубы, ждал, пока он кончит шептать молитву. Слова старика были настолько ошеломляющими, что не сразу дошли до сознания, а придавливали медленно и неотвратимо.
Меле помог Аннагельды-уста подняться с колен.
— Как… отец… умер? — спросил он рвущимся голосом.
Старый мастер сморщился, словно ненароком раскусил незрелый плод алычи.
— Каждый из нас свою смерть за плечами носит, сынок. Когда уехал ты, трудно им было. Худайберды на земляные работы пошёл. Пока работал, чтобы кормиться и семью кормить, продал вашу землицу Бекмурад-баю. Потом — голодать стали…