— Здесь живёт?.. — начал было вошедший, не здороваясь, но в этот момент девочка всхлипнула и с криком: «Меле-кака!» бросилась ему на грудь. Маленький Хакмурад побежал и тоже ухватился за штанину парня, заглядывая ему в лицо и лепеча: «Меле-кака! Меле-кака пришёл!»
— Бедные вы мои, младшенькие! — присев, сказал парень. — Сиротами остались? Где наш бедный отец, где наша мама?
— Мама умерла и папа умер, — сказала Мая,
— И мама умерла, — сказал маленький Хакмурад.
— Хорошие вы мои, младшенькие! Не умерли они — убили их! — с горечью воскликнул Меле.
— Нет, они сами умерли, Меле-кака, — повторила Маяджик. Прижавшись к плечу брата, словно боясь, что он исчезнет так же внезапно, как и появился, она сразу утратила свои печальные черты взрослого человека и превратилась в маленькую, слабую и беспомощную девочку. Было дико представить, как она могла таскать за собой и на себе малышей, кормить их, защищать от житейских невзгод.
— Болели папа и мама, — дополнила она. — У папы живот болел, а у мамы ноги во-от такие стали, как кувшины, и лицо распухло.
— Болели! — выдохнул Меле. — Убила их несправедливость! Чудовище пожрало, имя которому — Бекмурад-бай!
— Извините, — сказал Сергей, подходя, — мы даже не познакомились. Меня зовут Сергей Ярошенко. А вас?
— Извините и меня, — парень поднялся с корточек. — Я Меле Худайберды-оглы — Он потрогал распухшую губу, поморщился.
— Кто это вас? — с сочувствием спросил Сергей.
— Всё тот же проклятый Бекмурад-бай! — зло ответил Меле. — Думает, я не видел, как он своих прихлебателей на меня натравил. А я всё видел, всё запомнил! И Сухана Скупого запомнил! И развалины дома своего запомнил! И умерших от голода запомнил — их собаки всех пообгрызли! Вот только не запомнил, где могилы моего отца и матери, но я найду их!
— Меле-кака, я покажу, где мама закопана, я знаю! — сказал маленький Хакмурад.
Меле погладил его по голове. Мальчик доверчиво прижался к ноге брата.
За чаем Меле подробно рассказал обо всём, что произошло с ним вчера в родном ауле и закончил:
— Русские йигиты и русские яшули говорят: «Большой огонь зажгли в России. Кто сгорел на нём, а кто — руки погрел. Но огонь ещё сильнее разгорится, и те, кто руки протянул к нему, в головешки превратятся». Я не всё понимаю, но понял, кто погрел руки. И кого в головешки превращать надо — тоже понял! Если бы я имел коня и оружие!..
— Что бы ты сделал, имея коня и оружие? — спросил Берды.
— Могилы! — воскликнул Меле. — Я бы сделал сиротами детей того, по чьей вине остались без отца-матери, без крова вот эти дети! Я бы пеплом пустил по ветру проклятый род Бекмурад-бая! Тот огонь, что горит в моём сердце, я бы выпустил на волю — вот что сделал бы я, добрый йигит!
Косясь на Сергея, Берды сказал:
— Если слово и действие ты держишь в одном кулаке, то достать коня с оружием не трудно. И товарищи найдутся.
Меле весь подался вперёд.
— Держу! Клянусь памятью отца, держу! Сил нет терпеть!..
— А я терплю! — вполголоса пробормотал Берды. — Жду, пока Бекмурад-бай мою Узук, как овцу, зарежет! — Он снова покосился на Сергея.
— Есть предел человеческому терпению! — сказал негромко Клычли и тоже посмотрел в сторону Сергея.
Но Сергей их не слышал. Расстегнув душивший его ворот и держа руку на горле, он смотрел перед собой отсутствующими глазами. Крутая складка, как шрам, наискось пересекала его лоб. Он не думал о чём-то определённом, мысли перескакивали с одного на другое, а сердце полнилось, полнилось, полнилось гневом, готовым вот-вот пролиться через край.
Когда он поднял голову и обвёл взглядом поочерёдно всех сидящих, глаза его светились ярко и незнакомо.
— Друзья! — сказал он чужим, звонким, рвущимся голосом. — Друзья мои, товарищи! Я больше не могу!.. Пусть ругают, пусть всё, что угодно… но я — не могу!.. Я отговаривал вас от похищения девушки… я удерживал вас от нападения на Бекмурад-бая, я… я — человек. Я не знаю, когда придёт время для вооружённого выступления… Может быть, завтра… Но я знаю одно: не письмами — саблями… Саблями надо разговаривать с Бекмурад-баем, товарищи!
— Правильно! — спокойно сказал Берды, словно он не ожидал ничего иного. — Сегодня?
— Завтра!.. Надо подготовиться.
Ладно, — как-то слишком охотно согласился Берды, — завтра, так завтра. — И он подмигнул Дурды.
Это происходило 21 октября 1917 года.
Это происходило за четыре дня до громового улара пушек крейсера с символическим названием «Аврора», что значит «Заря».