Но Сухан Скупой, словно догадываясь, что ему угрожает, не входил и снова закричал:
— Хозяин!.. Бекмурад-бай, ахов!
— Придётся выйти, — усмехнулся Бекмурад-бай. — Иначе будет, как ишак, до полуночи вопить.
Он накинул на плечи халат и вышел. Оставшиеся прислушались.
Голоса со двора доносились глухо, но вполне внятно.
— Салам алейкум, уважаемый Бекмурад-бай! — хрипел Сухан Скупой.
— Алейкум салам, — отвечал хозяин. — Слезай с ишака, заходи в дом.
— Ай, норовистая скотина, убежит — потом не найдёшь.
— Привяжем, не убежит.
— Кто-нибудь отвязать может… Лучше здесь поговорим. Как тот голодранец, который в тюрьме сидит, не сдох ещё?
— Не знаю. Не интересовался.
— Хай, пусть сгинет всё человечество, если таких проклятых будет на свет производить! Я ведь того гадёныша во-от таким маленьким знал. Откуда бы догадаться, что он осквернителем закона станет? Я бы ему маленькому горло перервал.
— Ты, может быть, всё-таки зайдёшь в дом, Сухан-бай?
— Ай, ишак плохой, дорога длинная… В другой раз зайду.
А он не изменился, подумал Берды, напряжённо прислушиваясь к голосам за стеной. Как раньше ни к кому в гости не ходил, чтобы к себе приглашать не пришлось, так и теперь. Жадная тварь! Продал Узук Бекмурад-баю, сын шакала и черепахи! Как это я забыл про тебя, вонючий, вшивый хорёк? Тебе первому надо было проткнуть твоё толстое брюхо!..
А Сухан Скупой продолжал орать, словно разговаривал с глухим:
— Значит, говоришь, не подох ещё?
— Человек не знает, что его ждёт впереди, — сдержанно отвечал Бекмурад-бай, и по голосу его чувствовалось, что он уже тяготится разговором.
— Пусть отсидит свой срок, пусть вернётся в наши места! Пошлю опять подпаском…
— Что ему здесь делать? Не вернётся он.
Сухан Скупой хрипло засмеялся, закашлялся.
— Как не придёт! Я ему должен остался за работу. Не может человек не придти за своим добром… Да стой ты смирно, богопротивный ишак, сдохнуть бы тебе нехорошей смертью!
— В дорогу просится, — сказал Бекмурад-бай.
— Как бы не так! К сену ему захотелось, а не в дорогу. Каждую ночь, подлая скотина, отвязывается, целый стожок сена разворошил, а я это сено собирался весной дайханам подороже продать.
— Значит, плохое сено было, не стоит жалеть!.. Зайдёшь в дом?
— Хорошее… Не зайду…
— Ну, тогда пойдём, я тебя провожу немного, а то у нас собаки злые.
— Пойдём… Кх!.. Кх, подлая тварь! Пошёл, чтоб твою жизнь оводы забрали!.. Так вот, уважаемый Бекмурад-бай, пошлю я того парня снова подпаском в самые глухие места, а там…
Голоса отдалились, стали невнятными и замерли.
Гости посидели ещё немного.
— Мы слышали, что в Ахале не думают, много или мало пришло воды, — сказал один. — Там, говорят, ручей всё время течёт, никаких хошарных работ не надо.
— Да, арыки мы не чистим, — кивнул Берды, — но воды на поливы всё равно маловато.
Перекинулись ещё несколькими незначащими фразами. Хозяин не возвращался. Гости стали прощаться.
Пришёл работник Бекмурад-бая, видимо, получивший от хозяина распоряжение, постелил Берды постель. Берды лёг, прислушиваясь к шагам на дворе. Его привело сюда не желание посмотреть в лицо врага, он пришёл с тем, чтобы убить Бекмурад-бая, убить этой же ночью. Но усталость взяла своё, и он незаметно крепко уснул.
Рано утром, так и не увидев больше Бекмурад-бая, Берды ушёл. Аллах не захотел, чтобы правое дело свершилось в эту ночь. Что ж, можно подождать, всё равно ангел, ведущий счёт дням человека, отсчитывает последние шаги Бекмурад-бая по этой земле.
Можно подождать… Но куда пойти? Кто приютит одинокого человека? Может быть, Оразсолтан-эдже? Берды не хотел идти на пепелище своего недолгого счастья. Старуха, увидев его, расплачется, а у него нет сейчас слов утешения.
Можно завернуть к Огульнияз-эдже. Она всегда относилась к Берды по-матерински, угощала его чем-либо вкусным и даже сама сватала для него Узук. Бедная Узук! Сватали тебя за человека, просватали за горькую судьбу. Где ты теперь? Как живёшь, как несёшь на своих хрупких девичьих плечах тяжесть свалившихся на тебя невзгод? Чьи добрые руки утирают слёзы с твоих побледневших щёк, чьё участие баюкает твоё измученное сердце?..
Берды медленно шёл по дороге, занятый своими невесёлыми мыслями, когда его внимание отвлёк удивлённый возглас. Он очнулся от раздумий и увидел пожилую, круглую, как шар, женщину с лоснящимся, смуглым до черноты лицом. Он всмотрелся пристальнее и вздрогнул: это была та самая прислужница ишана Сеидахмеда, которая чуть было не выдала их с Узук ишану, но потом всё-таки помогла бежать. Сейчас она стояла в двух шагах от него, удивлённо раскрыв рот с жёлтыми, прокуренными зубами и пялила на него оловянные бляшки глаз.