— Пойдём, пока они её в дом не завели!
— Вах, нехорошо! — Энекути лицемерно закатила глаза, исподтишка наблюдая за Габаком.
— Нехорошо? — удивился он. — Что нехорошо?
— Нехорошо женщине на такое дело идти. Муж приносит мясо, жена варит — так принято.
— Из-за твоей болтовни время упустим! — рассердился Габак, понявший уловку хитрой Энекути. — Если вдвоём пойдём, ни у кого подозрения не будет. В случае чего скажем, мол, отвязалась овца, идём хозяина её искать.
Энекути со вздохом поднялась.
До мазанки Худайберды-ага они добрались быстро. Овца ещё лежала у своего колышка. Вокруг не было ни души.
— Сиди здесь, возле кустов, — сказал осмелевший Габак Энекути. — Кто появится на дороге — сразу ко мне беги. В дом зайдём, поздравим с достатком, попросим пожертвовать на святого Хатам-шиха. А будет всё тихо — жди меня.
Он потихоньку двинулся к овце, стараясь не напугать её. Однако глупая овца почему-то испугалась, вскочила на ноги.
Ших быстро присел, оглянулся по сторонам. Никто не вышел. Он успокоился и протянул руку, чтобы отвязать верёвку, когда сзади кто-то шумно и жарко дохнул ему в затылок, шершаво, словно тёркой, дёрнул, за ухо.
— Хэх! — истерически выдохнул Габак и зайцем кинулся прочь. А следом за ним, весело взбрыкивая и мекая, скакал испугавший его телёнок. Он обогнал Габака и остановился немного впереди, наклонив набок лопоухую лобастую голову и выжидательно уставясь добродушной мордой — игра ему нравилась.
— Шайтан! — выругался ших, рассмотрев своего преследователя. — Сердце чуть изо рта не выскочило!
Подвернувшейся под руку хворостиной он огрел весёлого телёнка, посулил ему скорой и недоброй смерти и, с трудом переводя дыхание, пошёл назад.
— Чего бегал? — спросила удивлённая Энекути. — Зачем тебе чужой телёнок понадобился, когда своя овца рядом ждёт?
— Пусть провалится в преисподнюю! — сказал Габак. — Пусть её черти съедят! Пойдём домой!
— Да что с тобой случилось?!
— Ай, не спрашивай… Во рту горько, как желчь раскусил. Никакого вкуса не чувствую… Идём, Элти!
— А овца?
— Не надо мне ни овцы, ни чего другого.
— Ты в своём уме?
— В своём!
— Тогда иди бери овцу!
— Даже если её помёт золотым будет, всё равно не пойду!
«Трус несчастный, богом ударенный! — с досадой подумала Энекути. — А ещё тельпек носит, мужчиной себя считает!» — А вслух сказала:
— Ладно. Сиди здесь, если согрешить боишься.
Через минуту она уже тащила за собой овцу.
Когда жена Худайберды-ага выглянула, чтобы завести овцу в дом и увидела одинокий колышек, её словно кипятком обдало с головы до ног. Она метнулась во двор, обежала несколько раз вокруг мазанки и с криком: «Спасите! Помогите!» — кинулась к соседям.
Сосед тоже походил вокруг, посмотрел и сказал: «Что вам назначено, то никуда не денется. Ночью где искать? Утром разыщем, не горюй».
Всю долгую ночь женщина проплакала. Едва забрезжил рассвет, она снова пошла к соседу.
— Не прибежала? — спросил тот. — Ну, ничего. Овца — не арбуз, след оставляет.
И в самом деле, они обнаружили в пыли следы овечьих копыт. Следы вели к зарослям чаира и там терялись. Заросли — вдоль арыка и дальше по оврагу тянулись до самого «святого места», до мазара Хатамшиха.
Посматривая на выглядывающий из-за ограды мазара корявый куст гребенчука в цветных тряпочках, сосед объяснил:
— Два следа твою овцу увели. Один — большой, с заплаткой на левой ноге, второй — в маленьких ковушах[22]. Маленький рядом с овцой бежал, видишь? А большой сзади шёл и затаптывал след. Кто-то вдвоём с маленьким пареньком приходил. Не специально воровать приходил, иначе более удобную обувь надели бы — чарыки или чокай. А они — в ковушах, случайно значит здесь оказались. А может быть, маленький след — не мальчика, может быть, женщина была. Кто может с женой придти сюда?
— Не пойдёт женщина на такое плохое дело, — сказала жена Худайберды-ага, всхлипывая.
— Как знать! — с сомнением покачал головой сосед и снова посмотрел на гребенчук. — Однако теперь вижу: точно женщина приходила. Видишь: овца бежит, а маленькие следы совсем близко один около другого? Мальчик широко бежит, а так — только женщина переступает.
Сосед ушёл. Жена Худайберды-ага, думая о его словах, невольно обратилась мыслью к Габак-шиху и его жене, но тут же испугалась, поплевала через плечо, схватилась за ворот платья — разве можно подозревать в таком деле служителей святого места! Бог накажет за такие мысли! Да и вообще нельзя напрасно клеветать на людей, если своими глазами не видела. Для этого нужно собачью совесть иметь, как у Бекмурад-бая, который вот так просто взял и наговорил на мужа. Да пусть она пропадёт три раза, эта овца, чем позориться перед людьми ложным наветом! Но, может быть, святой ших поможет? Может, он погадает и скажет, где овца?