По окончании стрельбы начинаются скачки. Вдоль всей дистанции скачек — около тридцати километров — расположились болельщики. Какой монгол останется равнодушным при виде быстрого скакуна, а здесь их сотни, и каждый может поспорить с ветром! Скакунов для Надома готовят заранее, следуя неписаным правилам науки отбора, известной кочевникам-скотоводам сотни лет. Выпас отобранных скакунов проходит на пастбищах с особым травостоем; строго регулируется количество выпиваемой ими на водопое воды; их тренируют на предварительных скачках. В Надоме участвует около тысячи скакунов, которых делят на несколько групп, и устраивают заезды на расстояния от пятнадцати до тридцати километров. Наездники — дети от пяти до тринадцати лет. Девочки-наездницы не уступают мальчишкам. Победители каждого заезда совершают традиционный круг почета перед зрителями и получают заслуженные подарки. В честь каждого из них специальный славильщик речитативом произносит хвалебную песнь. В Надоме участвуют все. Если ты не стрелок, не борец и не наездник, то можешь быть болельщиком, а это тоже не просто: и реплику нужно вовремя подать, чтобы приободрить борца или стрелка, а то и подогнать наездника, и, как только выявился победитель, приветствовать его по всем правилам многовековой традиции.
В последние годы во время Надома устраиваются соревнования и по современным видам спорта — атлетике, гимнастике, волейболу, баскетболу. Попутно идет народное гулянье, выступают исполнители народных песен, моринхуристы[1], танцоры. Но по-прежнему самой любимой и популярной частью Надома остаются «три игрища мужей», дающие возможность каждому проявить свою силу, ловкость, меткость.
За более чем полтора десятка лет работы в Монголии у меня было немало случаев увидеть Надом и в городе, и в худоне (сельской местности), и все они давно слились в моей памяти в один большой многодневный праздник. И только Надом в Баян-Хонгоре я помню отчетливо, до мелочей.
Дождь то справа, то слева сопровождал нас всю дорогу до Баян-Хонгора. Вообще-то июль — самый жаркий месяц в Монголии, и дождей, бывает, неделями не дождешься. Тогда выгорает вся земля, принимая свой первозданный желтовато-коричневый облик, а сейчас льет и льет. Омытые дождем скалы вдоль дороги кажутся то рыжими, то красновато-бурыми, и невольно приходит мысль, что не зря местные жители назвали свой аймак Баян-Хонгор «Богатый светло-коричневый».
Завтра, 11 июля, — национальный праздник Монголии — Надом. В Улан-Баторе он отмечается торжественно. Тут можно не только увидеть военный парад, демонстрацию трудящихся, салют, но и принять участие в гуляньях, а также побывать на ярмарке. Потом город пустеет: почти все триста с лишним тысяч его жителей вместе с гостями собираются на Центральном стадионе, чтобы посмотреть Надом. Нам тоже хочется все увидеть и всюду успеть, но в городе это трудно, а вот в аймачном центре вполне доступно. А там происходит то же самое, только размах поменьше и число участников измеряется не сотнями тысяч, а тысячами. Там мы все увидим и посмотрим. Именно поэтому мы (мой монгольский коллега этнограф Тангад, я и водитель Костя Шишкин) сейчас так целенаправленно стремимся в Баян-Хонгор, и нам неважно, солнце или дождь сопровождает нас в пути. Погода на завтра интересует нас гораздо больше, ибо Надом в дождь — весьма унылое зрелище.
Во второй половине дня появились ощутимые признаки приближения аймачного центра: присыпанные гравием края отремонтированной трассы, обилие юрт вдоль дороги, а главное, дорожные указатели — осталось 40… 30… 15 километров.
Мы пересекли новый мост через реку Туйн, с опасением посмотрев на старый, сквозь щели которого был виден мутный речной поток. В тот момент, когда мы въехали на центральную площадь Баян-Хонгора, уставший лить с утра дождь прошел, тучи куда-то мгновенно исчезли, и, как это часто бывает в Монголии, солнце засверкало и в небе, и в каждой встречной луже. Мы прошлись по улицам города, зашли в магазин, насладились видом предпраздничной очереди за мясом и громадных рулонов коричневого, черного и синего вельвета в мелкий рубчик — мечты всех московских и провинциальных женщин того, уже далекого 1980 года — и отправились на поиски заведения под вывеской «Гуанз», что значит «столовая». Ее мы нашли в тот самый момент, когда она окончательно закрывалась по случаю сокращенного предпраздничного рабочего дня. Мысль о том, что нам придется где-то на мокрой траве готовить себе ужин, сделала наши лица настолько жалобными, что неумолимая девушка, только что отразившая натиск десятка голодных мужчин, впустила нас троих в столовую без лишних слов. Всегда полные сочувствия к голодным экспедиционным работникам, девушки-раздатчицы соскребли со стенок котлов остатки риса и мелко нарезанных вареных бараньих потрохов, отдали нам припрятанный для себя последний чайник чая с молоком и, пока мы все это жадно поглощали, тихонько переговаривались, издалека рассматривая наши полевые сумки, фотоаппараты и куртки, сваленные в спешке на стол.