Рослый, крепкого телосложения лама периодически раздвигал толпу, то и дело нависавшую над фотографируемыми четками, давая нам возможность заниматься своим делом. Именно ему я и адресовала свой вопрос, держа в руках уже которые по счету четки со 108 зернами:
— Опять сто восемь. Наиболее часто встречаются четки именно этой величины. Есть ли какое-либо объяснение этому в буддизме?
— А что по этому поводу думает наука? — неожиданно ответил он вопросом на вопрос.
Смысл моего ответа заключался в следующем. Наука не имеет окончательного ответа на этот вопрос, но есть несколько версий. Первая версия — магическая, суть ее в том, что в индийской религиозной традиции существовал магический треугольник
составляющие которого, будучи перемноженными друг на друга, давали число 108. Вторая версия — астрономическая. Она утверждает, что 108 — это сумма 12 месяцев, 24 полумесяцев и 72 пятидневок, образующих лунный год. Наконец, третья версия — мистическая, и наука ее, как таковую, не приемлет, тем не менее я и ее приведу здесь. 108 — это сумма трех составляющих — 1, 100 и 7, где 1 выступает как символ солнца, 100 — число его лучей, 7 — семь миров, в которых повторено солнце.
Толпа вокруг вслушивалась в каждое мое слово. Те, что стояли поближе, пересказывали услышанное стоявшим сзади. Интерес нарастал. Все выжидательно смотрели на моего оппонента. Настал его черед.
— Ну, может быть, наука в чем-то и права, но мы думаем иначе. Недавно приезжавший к нам далай-лама (имелся в виду визит далай-ламы в 1982 году) сказал в одной из своих проповедей, что имелось сто восемь шаманских текстов, от которых это число и пошло.
Я выразила сомнение, и у меня для этого были основания:
— Вы, наверное, не так поняли далай-ламу. Ведь шаманство у всех народов — религия бестекстовая, оно не имеет своих рукописей, а если кое-где, в частности в Монголии, они и были, то это явление позднее, объясняющееся влиянием на него буддизма, а вовсе не наоборот. Шаман не ведет свою службу по готовому тексту, у него все в голове; кроме того, он импровизирует.
Кое-кто в толпе еще видел на своем веку живых шаманов, они согласно кивнули. Однако слово за моим оппонентом. И тот делает весьма ловкий ответный ход:
— Таблицу Менделеева знаешь? Ну так вот: число сто восемь отражает количество элементов этой таблицы, которые были уже известны математикам и философам древней Индии.
Ну вот и спорь тут!
Да и вряд ли возможно однозначно определить, что понимали мудрецы древней Индии под элементами мироздания и сколько таких элементов признавала та или иная философская школа. Однако любопытно, что выдвинутое объяснение носит чисто материалистический и даже вполне научный характер.
В толпе кто громко, кто вполголоса повторяет эту версию. Ждут продолжения. Однако удар гонга в главном храме возвещает о начале второй части богослужения. Перерыв окончен, диспут тоже. Все спешат в храм, а я, присев в тени за вереницей молитвенных барабанов, стараюсь вспомнить, сколько же элементов в таблице Менделеева. Пожалуй, впервые со времени окончания школы мне приходится ее вспоминать, а ведь с тех пор в ней наверняка кое-что прибавилось. В Москве, заглянув в справочник, узнаю, что на сегодня их 109, а знакомые химики добавили, что уже открыт и 110-й, искусственно синтезированный и пока еще не имеющий названия.
Но дело, конечно, не в них и даже не в том, что мой оппонент-лама добавил к числу возможных версий о сакральности числа 108 еще одну — материалистическо-химическую, пока столь же туманную, как и все остальные. Главное, что именно таблица Менделеева напомнила мне вечную, на все времена истину: ищи земные корни и истоки любого сакрально-магического явления.
Судьба бадарчина
Сколько людей — столько судеб. Истина старая, но отнюдь не потерявшая своего значения за давностью лет. С кем только не сводили меня экспедиционные дороги Монголии — со скотоводами, с учителями, художниками, народными умельцами, певцами-импровизаторами, однажды даже с удивительным техническим гением, наподобие нашего Кулибина. Но больше всего меня интересовала судьба бывших лам, вольно или невольно покинувших свои монастыри еще тогда, в двадцатые-тридцатые годы.
При каждом порыве ветра юрта вздрагивала, хлопала дверь и новая волна песка, невидимая глазу, но весьма ощутимая на вкус и на ощупь, оседала повсюду. Чай, печенье, конфеты с песком, песок в ушах, в складках одежды, на лице.