В коридоре меня встретила соседка. Часа два назад принесли повестку: завтра в одиннадцать я должен явиться в военкомат.
Я успею… я еще успею узнать, где живет Лия. А пока нужно разобраться с рукописями, дописать очерк.
Рано утром я побежал в адресное бюро. Успею и на Молдаванку, и в редакцию, успокаивал я себя.
Если б еще сесть на трамвай. Но трамваи не ходили.
Почти весь квартал лежал в руинах. Лишь кое-где — уцелевшая стена с проемами окон и дверей, через которые видно было безмятежно голубое небо.
Не найти мне теперь Лии. Времени у меня в обрез.
Через несколько часов вместе с другими мобилизованными я уже был в переполненном эшелоне, который медленно отходил, оставляя на перроне плачущих, растерянных женщин. А вдруг и Лия… Но нет, здесь ее не могло быть.
Уже на фронте я услышал печальную весть. Город наш заняли гитлеровцы, и я со страхом думал о Лии. Где она? Удалось ли ей эвакуироваться…
Домой я вернулся уже после окончания войны. Город был разбит: разрушенные дома, горы щебня, взорванные мосты, братские могилы…
Может, в одной из них… Но я не хотел об этом думать и целыми днями ходил по городу, вглядываясь в лица женщин. Подолгу стоял на углу Прохоровской, где уцелело всего два дома, и каждый вторник ждал Лию на Приморском бульваре…
Шли годы, и я потерял всякую надежду когда-либо ее встретить. Потом женился на милой и доброй женщине своих лет… Она умерла от родов… Мы совсем недолго прожили вместе. И вот сегодня я услышал о Лии. Я считал часы, оставшиеся до встречи с почти незнакомой мне женщиной, подругой Лии.
К автобусной остановке я пришел задолго до назначенного времени. С привокзального сквера тянуло сладким ароматом распустившихся после дождя гладиолусов.
На улице было много гуляющих. Люди осаждали идущие к морю автобусы, шутили, весело смеялись, словно и войны не было. Меня стали одолевать сомнения — придет ли моя знакомая.
Она сошла с трамвая, высокая, стройная, и быстрым шагом направилась ко мне. В легком синем костюме и в белой кружевной блузке.
— Оксана Юхимовна! — представилась она, протягивая мне руку. — Извините за опоздание. Задержали в филармонии.
Мы прошли до угла и свернули на тихую, усаженную кустами сирени улицу.
— Что случилось с Лией? — решился я наконец.
— Хотите, чтобы я вам рассказала… все? — Она посмотрела на меня внимательно и серьезно.
— Все, конечно. Все, что вы знаете.
Оксана Юхимовна опустила голову и, глядя себе под ноги, продолжала идти вперед. Я чувствовал: ей трудно, что-то мешает начать этот разговор.
— Вы помните первый массированный налет на город? — сказал я, чтобы помочь ей начать рассказ. — В тот день я в последний раз виделся с Лией. Были до утра в бомбоубежище. Потом ждал ее на Прохоровской, но она не пришла.
— Знаю, я ведь жила рядом, — сдержанно сказала Оксана Юхимовна. — Когда Лия вернулась после той ночи домой, мать лежала в постели с тяжелейшим сердечным приступом и была уверена, что умирает, поэтому и не отпускала дочь никуда. Тогда Лия позвала меня, попросила побыть возле матери, а сама выскочила из дому. Но началась тревога, и усиленный патруль, всех отправлявший в укрытие, не пропустил ее. Лия вырвалась из убежища, бросилась бежать. Вот ее и забрали в милицию.
— А дальше? — спросил я с затаенной тревогой.
— Когда Лию наконец отпустили, она бросилась туда. К месту встречи. Но вас уже не было. Я с трудом увела ее домой. На другой день в три часа она ждала на углу Прохоровской, а вечером — у Потемкинской лестницы. И так каждый день, каждый день… По утрам она ходила в больницу ухаживать за ранеными, да и по ночам часто оставалась дежурить. Гитлеровцы рвались в Одессу. Город был отрезан. Оставалась одна дорога — морем. Я просила, умоляла Лию эвакуироваться вместе с нашей семьей. Но она не могла решиться, да и мать была все еще очень слаба… И мне казалось, Лия все надеялась, что вы придете.
Накануне, за день до того, как наши оставили город, мы все вместе должны были эвакуироваться. Лия привела в порт мать, братика и сестренку. Но при посадке началась страшная сутолока, и матери опять стало плохо. Они так и не смогли сесть на теплоход… — Оксана Юхимовна с трудом перевела дыхание. — А через несколько дней Лию, мать, детишек выбросили на улицу и без вещей, без еды погнали в гетто. Полковник-румын обратил внимание на очень красивую девушку и отправил к себе на квартиру. В тот же вечер Лию вынули из петли. Она разорвала простыню и попыталась на ней повеситься. Тогда полковник стал запирать ее в пустой комнате. Лия выбила оконное стекло и спустилась по водосточной трубе на улицу. Ее задержал полицай уже на Молдаванке. Утром девушку опять отвели в гетто. Сестру, братишку и мать она уже там не застала. Не застала почти никого из тех, кого загнали сюда. Ночью обреченных сожгли в казарме… Здесь, недалеко… на четвертой станции Черноморки. Это она узнала от тех, кто теперь дожидался и своего последнего часа. Лия долго лежала уткнувшись в черную землю. К вечеру в гетто приехал полковник. Забрал ее.