В тот вечер Евпатий допил один глиняный кувшин вина и потянулся за другим, с узким, запечатанным пробкой, горлом. Дернул длинную пробку, но та не поддалась. Евпатий дернул еще раз. Но проклятая пробка все никак не желала вылезать. Тогда он разъярился, опрокинул кувшин на стол и схватил первое, что попалось под руку – саблю атамана, уже давно позабытую в углу на лавке. Размахнулся и ударил изо всех сил изогнутым клинком по горлышку. Раскрошив его, сабля глубоко вошла в массивную доску стола, как в масло, и крепко там застряла. Коловрат дернул ее назад и вдруг упал, больно приложившись затылком об лавку.
– Чертова пробка, – выругался воевода, поднимаясь.
И только тут уразумел, что сабля, как торчала из стола, так и торчит, а ее пухлая резная рукоять осталась у него в ладони. Повертев рукоять сабли туда-сюда, Евпатий вдруг увидел, как из нее выпал свернутый в трубочку кусок кожи, который едва мог там поместиться. Мгновенно протрезвевший воевода отбросил пустую рукоять и подхватил этот сверток, казалось, ничуть не пострадавший от времени.
Сев на лавку, Коловрат осторожно развернул его и сдул накопившуюся за годы пыль. Взору Евпатия предстала карта, выжженная на куске тонкой, но добротно выделанной кожи. Большие горы явственно читались в правом верхнем углу. Над ними было начертано что-то мудреной восточной вязью на языке, который показался Евпатию знакомым. Встречал похожий в одной жаркой стране, когда прозывался еще Кондратием Зарубиным. У подножия гор можно было разглядеть пару городов, подписанных той же вязью. Несколько рек, сбегая с гор, стремили свои воды к далекому морю. А возле места впадения самой крупной из них в большую воду, там, где виднелась еще одна горная гряда, была нарисована пещера и явственно выжжен четкий крест.
Вино из разбитого кувшина медленно растекалось по столу, капая на пол. Но Евпатия это уже не волновало. С обескураженным видом он медленно откинулся на лавке и, обращаясь в пустоту, произнес:
– Нашел я, похоже, тайное местечко.
Конец