Эрикссон и его партнер протискивались мимо любопытных зрителей, которым нечего было терять, и поэтому они наслаждались этой странной сценой; они расталкивали локтями выглядящих богачами мужчин во всех облачениях процветания, чьи изможденные лица выдавали их внутреннее состояние.
Все были напряжены и насторожены. Крупные финансисты, которые обычно контролировали рынки, были в страхе. Они полагали, что не должно возникнуть паники, они хотели, чтобы ничего не предпринималось до тех пор, пока не будет проверен весь масштаб катастрофы.
Но люди верили в добросовестность "Вестника", который еще никогда не обманывал их. Крупные деятели бирж и рынков на время забыли о своей человеческой природе. Они просили бедное человечество отбросить жадность, корысть и любовь к деньгам, отца – забыть о своих сбережениях, а вдову – пренебречь своими дивидендами. С таким же успехом они могли взывать к здравому смыслу наводнения, поднятого штормом.
На углу Корнхилла на тротуаре были начертаны имена двух крупных людей. Их имена были на слуху в "Перемене" при любом раскладе; они считали себя богатыми и обеспеченными. Но напряжение ситуации действовало им на нервы.
– Я бы отдал 50 000 фунтов стерлингов за то, чтобы провести здесь несколько часов, Хендерсон, – сказал один из них.
– Я бы отдал вдвое больше, чтобы почувствовать, что у меня есть то, чем я обладал, как мне казалось, вчера, – ответил сэр Джеймс Хендерсон. – Что бы вы сделали, Кингсли?
– Очистить улицы", – ответил крупный торговец слитками. – Возьмите войска и пулеметы и объявите город на военном положении с восьми часов сорока минут. Примите небольшой парламентский акт, запрещающий людям торговать акциями и паями в течение недели. К тому времени паника уляжется, и люди придут в себя. А так тысячи людей будут разорены. Все акции на южноафриканском рынке абсурдно раздуты, и, даже если катастрофа будет небольшой, цены должны оставаться низкими. Но впереди нас ждет еще худшее, мой друг.
Слухи о падении некоторых акций уже распространялись повсюду. Шахты, еще вчера высоко ценившиеся публикой, открыто предлагались с понижением от восьми до десяти пунктов, страдали даже ценные бумаги с золотым покрытием.
Возникло ощущение, что ничто не может быть безопасным. Легче всего в мире поколебать уверенность общественности, когда речь идет о деньгах. Тысячи крупных и мелких спекулянтов дружно отправились в Сити, чтобы как можно скорее избавиться от своих облигаций. Они не просили никакой прибыли, они не требовали никакой маржи – их вполне устроил бы и убыток.
Ни одному человеку не пришло в голову, что одна и та же блестящая идея может одновременно поразить миллион мозгов. В один голос они ринулись на тот путь, который может стать гибелью для трети из них. На время скупка акций несколькими дерзкими биржевыми игроками остановила ажиотаж; но вскоре они насытились или устрашились, так что к двум часам дня некоторые лучшие бумаги на рынке продавались по несколько шиллингов за акцию в 1 фунт стерлингов. Когда этот факт поразил Нью-Йорк и отразился на лондонском рынке, никто не представлял, что может произойти.
Повезло, что продавцы не смогли сразу разгрузить рынок. В офисы брокеров посыпались снопы телеграмм, полы были усеяны оранжевыми конвертами, Сити музицировал звоном телефонов. Главы фирм, полубезумные от беспокойства и тревоги, предлагали девушкам на телефонной станции большие суммы, чтобы соединить их с той или иной конторой. Обычно здравомыслящий лондонский Сити сейчас был так же безумен, как и во времена " Южноморского пузыря".
Однако к трем часам дня дела на бирже практически застопорились. Бесполезно было иметь дело с макулатурой. Завтра толпа, несомненно, пополнится тысячами провинциальных биржевых агентов. Уже сейчас иностранные биржи страдали от напряжения. В начале дня в Лотбери появились слухи и признаки напряженной борьбы.
Что же произошло? Люди напрягали слух, чтобы услышать. Вскоре пришли новости. В Южноафриканском промышленном банке произошел обвал!
Когда толпа начала напирать на двери Южноафриканского промышленного, менеджер выскользнул через боковой вход и как можно быстрее направился в сторону Банка Англии. Как только он оказался там, все его самообладание покинуло его. Он безудержно требовал встречи с главным кассиром, генеральным менеджером, управляющим, с кем угодно, кто мог бы помочь ему в данный момент.