«Когда ты найдешь его, как ты его схватишь?»
Он слегка пожал плечами. — «Пришпилив ему крылья».
С этими словами Робин заснул. Фаваронас завидовал его способности мгновенно засыпать. Хотя Фаваронас лежал тихо и пытался думать о чем-то спокойном, покой не приходил к нему. Его голову наполняла какофония вопросов и страхов. Прошел час, а он все еще бодрствовал. Возможно, глоток воды поможет.
Чуть теплая жидкость отдавала кожей, в которой Робин переносил ее, и Фаваронасу захотелось, чтобы это было вино. Сделав второй глоток, он понял, что это оно и есть — крепкое красное. Изумленный, он подавился, вино струйкой потекло по его груди.
«Твоя любимая марка, не так ли? Двухлетней выдержки из черного гудлундского винограда».
Пульс Фаваронаса бешено заколотился. Он узнал этот голос!
Из глубокой тени самого западного монолита появился Фитерус. Привычный наряд колдуна — тяжелая коричневая мантия — делал его огромным и массивным. Он скользил вперед на невидимых под стелющейся мантией ногах, явно не касаясь земли.
Фаваронас метнул взгляд на Робина, уверенный, что хитрый кагонестиец должен был знать, что его жертва была на расстоянии вытянутой руки.
«Наймит хана тебе не поможет».
Фитерус вытянул костлявую руку, и на его ладони разгорелось пламя. При его свете стало очевидно, что Робин был не в состоянии помочь кому-либо, даже себе. Его глаза были закрыты, будто он все еще спал, а вокруг него поднималась синеватая почва, пузырясь, точно густая грязь. Растущий холм земли уже добрался до талии Робина, обездвижив ему ноги. Его нижний край, где сочившаяся земля встречалась с поверхностью, застыла в лазурит, и этот эффект распространялся вверх. Робин будет погребен заживо.
«Когда песчинки достигнут его губ и ноздрей, они заполнят его, точно живые песочные часы», — пояснил Фитерус. — «Когда взойдет солнце, дневной жар сплавит почву в прочнейшее стекло. Его агония будет сильной… и продолжительной». — Голова колдуна в капюшоне повернулась обратно к Фаваронасу. Фаваронас никогда не видел его лица; оно всегда было скрыто в глубине капюшона мантии. — «Но его судьба легкая по сравнению с тем, что я уготовил тебе».
Фаваронас распростерся ниц, моля о пощаде, настаивая, что у него не было выбора, кроме как присоединиться к Робину. Его трясущаяся рука коснулась мешка со свитками. Думая быстро, он толкнул его вперед, высыпая цилиндры на землю. — «Взгляните, хозяин! Смотрите, что я нашел!»
Фитерус удивленно выругался. Узловатые пальцы потянулись к свитку, застыв в сантиметрах от его поверхности. — «Ты скрыл это от меня». — Это было очевидной правдой, но Фаваронас все равно отрицал это. Колдун спросил, знает ли он, чем были эти свитки.
«Да, хозяин! Это хроники, написанные теми, кто воздвиг каменные столбы», — прокудахтал Фаваронас.
Повинуясь знаку, он продолжил рассказывать, как научился открывать свитки, и что смог, с определенными трудностями, прочитать часть содержащегося в них текста. Огромная сила схватила его за воротник мантии и подняла в воздух. В одной руке у колдуна все еще горел огонь. Другую руку он поднял вверх, сжав пальцы.
«Я принимаю твою дань», — произнес он. — «Ты переживешь эту ночь, жалкий дурак, если прочитаешь мне Анналы Потерянных».
Невидимая рука выпустила Фаваронаса. Бледный и дрожащий, он вернул цилиндры в мешок и прижал его к груди.
Следуя за колдуном, он на прощание оглянулся. При угасающем свете огонька Фитеруса было видно, что Робин был скован уже по грудь. Словно живые существа, зерна песка поднимались вверх, взбираясь одно на другое, вокруг его плеч. Фаваронас отвернулся и потащился прочь. Он был так же беспомощен, как охотник за головами, они оба находились во власти безжалостного хозяина.
4
День Беседующего начался с путешествия к реке. Гилтас сидел на камне между двумя маленькими ивами и пил воду из чаши. Холодная свежая вода была одним из преимуществ долины — по словам его жены, возможно, единственным преимуществом. Раннее утреннее солнце окрасило золотом гребни западных гор, но сама долина все еще находилась в тени. В низинах стоял утренний туман. Несмотря на слои одежды, Гилтас дрожал. Казалось, он больше не мог согреться.
Когда вода закончилась, он попытался было встать, чтобы снова наполнить чашу, но едва успел перенести вес тела, как у него забрали из руки сосуд. Кериан погрузила чашу в реку и вернула ему.
«Тебе тепло?»
Гилтас кивнул и воспользовался водой, чтобы вымыть руки и лицо. — «Сегодня они голосуют», — добавил он. — «Интересно, не останусь ли один к закату».
«Не смеши меня. Ты — Беседующий с Солнцем и Звездами. Твой народ не покинет тебя».
На другой стороне реки приземлился Орлиный Глаз. В отличие от диких золотистых грифонов, пойманных ими в Харолисовых горах, он был Королевской породы, крупнее и с белым оперением на шее. На предвзятый взгляд Кериан, он был намного умнее любого из найденных ими диких животных.
Он издал вопросительную трель и захлопал крыльями. Кериан кивнула, поднимая руку. Орлиный Глаз прыгнул в небо и отправился поймать себе завтрак.
«Ты уверена, что не можешь читать мысли этого зверя?»
Ворчливый тон голоса Гилтаса вызвал слабую улыбку. — «Оставлю это Эльхане», — ответила она, набрав и выпив пригоршню воды. — «Но грифоны — простые существа».
В отличие от эльфов. Казалось, эти слова повисли несказанными в воздухе между ними. Кериан погрузила пальцы в реку. Гилтас любил шутить, что ревнует к вниманию, которое она уделяла Орлиному Глазу, но она стала замечать, что это больше, чем просто юмор. Долгое время муж с женой разделяли лишь тяжелую работу и конфронтацию, а позже, из-за болезни Гилтаса, осторожный нейтралитет.
Вопреки своему мнению, Кериан выполнила его приказ и привела отряд, чтобы обследовать Инас-Вакенти на пригодность стать новым домом для их народа. Проход ее экспедиции через пустыню вызвал насилие со стороны кхурских кочевников, а проведенное в долине короткое время привело к массовым исчезновениям и сражению с редким и злобным песчаным зверем. В конце было поставлено еще больше вопросов, чем получено ответов. Для Кериан один факт стал очевидным: эта долина не была подходящим домом для нации эльфов.
Затем пришло ее решение отбыть из долины в одиночку на Орлином Глазе, после того как у нее было видение подкрадывавшейся к Гилтасу опасности. Он выжил, но их брак едва ли. Он уволил ее с командования своей армией за то, что она оставила своих воинов в Инас-Вакенти. Лишь восьмерых из них увидели снова. Архивариус Гилтаса, Фаваронас, пропал, так же как и Глантон, брат Планчета, последнего телохранителя и близкого друга Беседующего. По словам выживших, отряд заблудился в пустыне, так что Глантон разделил его на группы по десять воинов и отослал в разных направлениях. Эти восемь набрели на кхурский город Калин Ак-Фан; никого из остальных больше не видели.
«Как насчет тебя? Какой выбор ты сделаешь сегодня?» — спросил Гилтас.
«Здесь нечего выбирать».
«Но ты хочешь идти».
Она не ответила, лишь сменила позу на камне и опустила в реку босые ноги. При этом она прижалась к нему спиной. Ей хотелось немного уединенности, времени, чтобы собраться с мыслями. Вопрос идти или остаться был одним из тех, над которыми она предпочитала не задумываться, пока это не станет абсолютно необходимо. Это решение не было выбором между разумом и сердцем; ту битву Кериансерай часто вела. Это был выбор между сердцем и сердцем.
На протяжении большей части своей взрослой жизни она сражалась за свободу Квалинести. Она планировала, сражалась и маневрировала, чтобы вернуться домой с армией за спиной. Лишь самые чрезвычайные события могли заставить ее уйти. Ее желание освободить их родину являлось причиной продолжительных разногласий с Гилтасом. Она хотела вернуть армию в Квалинести. Он не разрешал, говоря, что пока эльфы жили в изгнании в Кхури-Хане, армию нельзя было разделять.
В результате длинной череды запутанных событий это должно было вот-вот случиться. Армия совершит переход в Квалинести, и Львицы не будет с ними. Она должна остаться, в противном ей месте, выполняя миссию, которая, она чувствовала сердцем, являлась абсолютно бессмысленной. Тем не менее, никакие жалобы на судьбу не могли изменить единственный наиболее важный факт: она не оставит Гилтаса, пока того мучила чахотка, в одиночестве в безжизненном кладбище Инас-Вакенти. Как ни сильна была ее привязанность к своим воинам, связь с Гилтасом была намного сильнее.