Не знаю почему, но я предпочел остаться на «Аль-Гизе». Безусловно, это было безумием, но не безумным стремлением к славе. О славе я не думал, у меня не было времени думать об этом. От меня сейчас зависело многое, судьбы многих людей: или я останусь на «Аль-Гизе» и попробую управлять им с помощью руля — риск, на который еще никто никогда не отваживался, — или же брошусь в воду и поплыву по течению. Как бы далеко оно ни унесло меня, я сумел бы спастись, добраться до берега, ухватиться за дерево или за что-нибудь другое, как-нибудь удержаться.
Я не колебался. Решил остаться. Подполз к рулю. «Аль-Гиз» качался, все дальше и дальше отходил от берега, а оттуда доносился гул голосов, но слов я не различал. Шторм продолжал свирепствовать, дождь стоял сплошной завесой, бушующее течение увлекало «Аль-Гиз» к стремнине, вокруг вздымались волны, канаты, удерживающие суда, надрывно гудели, готовые лопнуть. Приближался конец — скоро вода и ветер унесут последние суда, и они станут игрушками в руках разбушевавшейся стихии.
Я спрашиваю иногда себя: почему не дрогнуло мое сердце в те страшные минуты? Что чувствовали бы в тот момент моя жена и дети, если бы они стояли в толпе на берегу? О чем кричали люди, видя, как «Аль-Гиз» вдруг сдвинулся с места со всеми пришвартованными к нему судами? Думали ли они, что я останусь жив, что свершится чудо и все будет спасено? А быть может, они вообще перестали что-либо соображать? Может быть, началась страшная сумятица и неразбериха, люди стали метаться взад-вперед, кто-то из них закрыл в страхе глаза, чтобы ничего не видеть, а владельцы судов смирились с катастрофой и лишь я один не сдавался, делал свое дело, и работа заглушила мой страх? Я все поставил на карту, бросил свою жизнь на этот необычный карточный стол, и шансов у меня было один из миллиона. Картежник знает, что его игра — самоубийство, и тем не менее продолжает игру: будь что будет!
А река продолжала терзать свою новую добычу. Я крепко держался за руль. Дождь не утихал, ветер резал мне глаза. Все произошло молниеносно. «Аль-Гиз» понесся вперед, со мной на борту. Стремительное течение увлекало нас. Казалось, что я лечу на паровозе, мчащемся по воде; паровоз тянет за собой бесчисленные вагоны, все это бьется, трясется, несется с сумасшедшей скоростью. Я мчусь все вперед и вперед, все дальше и дальше от порта.
В этой дикой, фантастической поездке не было проводов, не было прощания. Я не махал людям рукой, они не махали мне. Я был пассажиром летающего ковра, я был как девушка, которую похитил возлюбленный и уносит на своем коне, опережая ветер. Я был ветром, ветер был мною. Течение, обручившее нас, уносило нас далеко, люди, бежавшие за нами по берегу, постепенно выбились из сил, остановились. Они ничем уже не могли мне помочь, стояли в оцепенении под холодным дождем, в самом центре бури; их одежда и волосы намокли, дождь слепил глаза, они пытались их открыть и посмотреть на меня, но где там: стремительный, рокочущий, необузданный поток уносил меня все дальше, готовясь швырнуть на берег или с остервенением выбросить в море.
Потом люди рассказали мне, что произошло на суше. Они вернулись в кафе удрученными. Только и говорили о моем мужестве, славили мою смелость. О чем еще можно было говорить в тот день? И все были в смятении.
Некоторые от отчаяния богохульствовали. В одно мгновение люди потеряли накопленное за всю жизнь: суда, товары. Все стало добычей строптивой реки, частицей всеобщей катастрофы, унесшей посевы, дома, целые деревни, плотины — все, что было на пути реки от истоков до устья. Шторм разрушил все. Погибло много людей. Кое-кто сожалел и обо мне, говорил с грустью: «Пропал Салех».
Я и сам так думал. В первый момент я был совершенно ошеломлен. Берега отступали, а я несся вперед. Рев реки заглушал все звуки, небо покрыто черными тучами, ничего не видно. Жестокий ветер хлестал холодным дождем. Меня уносило течением. Сознание постепенно возвращалось. Я вспомнил, что произошло, понял, что спасенья нет — река непременно выбросит меня в море, волны меня захлестнут и поглотят. Я вдруг вспомнил о своей семье, разом воспрянул духом, стал искать пути спасения. Жизнь со всей ее сладостью и горестью стала дорогой мечтой. Очнувшись после шока, я обнаружил, что руки мои продолжают сжимать руль, что я могу противодействовать течению, несмотря на штормовой ветер, и в этом мне помогут широта реки и груз, который «Аль-Гиз» тянет за собой. Тонущий не боится намокнуть, смертельно больной, для которого раскаленное железо — последнее лекарство, не боится обжечься. Так и мне нечего больше терять, нужно отдаться на волю течения и прибиваться туда, где поток послабее, — это единственное, что мне осталось, та соломинка, за которую я ухватился.