Эти мысли воодушевили меня, и я открыл глаза. Беседовать с самим собой я был способен при любых обстоятельствах. Это качество я также унаследовал от отца. Оно стало проявляться во мне в школьные годы. И тогда тоже все было связано с морем. Школа стояла на самом берегу, я подолгу гулял там и размышлял.
В душе я считал, что буду моряком, и готовился им стать, а моряки, как известно, частенько говорят сами с собой. Так быстрее и незаметнее проходит время вахты, часы, проведенные за штурвалом или на верхушке мачты. Отец учился умению молчать у моря, но в это время он молча разговаривал сам с собой, обдумывал разные дела и только после этого принимал решение.
Итак, я принял решение. Борьба продолжается. Если я не вытащу тело, то останусь на пароходе. Быть может, завтра волны унесут его или загонят в другой отсек корабля. Или полиция выставит на пароходе охрану. Тогда все пропало. Я не найду отца, и повинна в этом будет моя слабость. Все нужно закончить сегодня. Моряки доверяют мне, поверили в меня не потому, что я сын Салеха Хаззума, а потому, что я такой же моряк, как он, и хорошо знаю, что сделал мой отец для своей родины и своего народа.
Я сказал:
— С парохода я не уйду, пока не вытащу тело.
— Ты не сможешь его вытащить, не рискуя собой.
— Ну что ж, значит, надо рискнуть.
— Но ведь ты так устал.
— Я уже отдохнул.
— Ты обманываешь себя.
— Возможно.
— Упорный, как его отец, — сказал пожилой моряк. — Не пустим его!
Меня обрадовало слово «упорный». Первое признание сходства между мной и моим отцом. Без упорства в борьбе никак нельзя. Перед решительным боем человек сжигает за собой мосты, и остается у него только один выбор — смерть или победа. Я не погибну. Одержу победу. Я вырву у моря тело отца, вытащу его. Я не переоцениваю себя. Кто может тягаться с морем? Море — гигант. Так говорил мой отец. Но я человек. А человек — самое сильное из всех созданий, живущих на земле. Это тоже говорил мой отец. Итак, я должен нырять. Бороться до последнего вздоха. И нет силы, способной мне помешать. Я уважаю старого моряка, но на этот раз ослушаюсь его. Пусть возвращается на берег, если ему надоело ждать. Пусть отойдет в сторону, если отчаялся. Если он боится за мою жизнь, спасибо ему за это. Пусть лучше подумает о моем будущем. Я моряк — и боюсь? Моряк — и отступаю? Не бывать этому!
— Я снова пойду туда.
— Послушай, сынок… Послушай, Саид. Ты напрасно упорствуешь, всему свое время. Упорство может и повредить.
— Кто оценит вред и пользу лучше того, кого это дело касается?
— А мы? Кто мы? Разве мы не с тобой в этом несчастье? Почему же мы тогда с самого утра торчим на этом пароходе?
— Спасибо вам. Но мое сражение с морем не окончено. С поражением я не смирюсь никогда.
— Ты говоришь «поражение»? Разве тот, кто осмеливается броситься в пучину, спуститься на дно парохода, может считаться побежденным?
— Тело там. Я видел его собственными глазами. Я убрал доску перед ним и подтолкнул его к самой щели. И теперь отступать?!
— Отложи все до завтра… Отсрочка — не отступление.
— Отсрочка — начало отступления. Не буду откладывать… Сегодня или никогда.
— Мы тебя предупреждали, аллах свидетель. Упрямство погубит тебя…
— Пусть… Лучше смерть, но только не поражение.
Моряки умолкли. Разговор прекратился. Я не колебался. Нырну еще раз, проскочу прямо в щель. И не вынырну, пока не протолкну тело в трюм. Хватит вертеться вокруг него. Если я не возьмусь решительно за это дело, то никогда его не кончу. Море меня не подведет, не оставит меня в беде, когда дело связано с моим отцом. Оно хорошо знает цену моему отцу. Спрашивается, есть ли у самого моря отец?
Я полностью отдался во власть воде. Сейчас она была бирюзовой. Лучи заходящего солнца будто протыкали море насквозь длинным золотистым пучком. Поверхность моря колыхалась, подбрасывала золотистые лучи, и казалось, что оно играет жидким золотом, невидимыми в глубине руками приводит его в движение. В небе густели белые облака, заполняли весь горизонт, образовывали разноцветные, причудливые фигуры, затем все больше и больше становились похожи на груды пепельно-серой ваты. Небо — чистое и прозрачное сверху — следило за восходом далекой звезды… Дул ветер — легкий и холодный; птицы описывали над нами прощальные круги, улетая в свои гнезда, они махали крыльями в такт, как бы подчиняясь неслышной мелодии, а некоторые доверились ветру, и он нес их на своем ковре-самолете. Берег по-прежнему пестрел группками людей, но оттуда не долетало ни звука, только волны размеренно бились о железный корпус парохода.