— Я… я не могу и не хочу видеть её страдания, — так этот гад ещё делает вид, что жалеет меня. Сволочь. — Как мне поступить, генерал?
— Как поступить? Она сама выбрала свой путь, — если бы не подставленный Мейхелем стул, я бы всё же не выдержала и упала, — если не ошибаюсь, мы оба давали ей шанс спастись. Она их отвергла.
Генерал сделал шаг вперёд и вытащил из моих спутавшихся волос костяной гребень. Небрежное движение пальцами и в его руках оказался тонкий и острый стилет.
— Хорошая вещица, — еще одно движение, такое же небрежное и на пол посыпались костяные осколки.
— Сволочь.
— Ты повторяешься. Что ж, Термарель Бернард Каннер, мне пора. — генерал, прощаясь, ободряюще хлопнул Тёрма по плечу. — Ах да, полковник, совсем забыл, я принёс тебе пару листочков салодорского чая. — Мейхель повернулся лицом к Тёрму, — но мне почему-то кажется, что ты захочешь угостить им даму, — борясь со своей болью, я не уловила прозвучавшего в этих словах подтекста.
— Я… я не могу… — Тёрм даже попятился от протягивавшего ему маленькую коробочку генерала.
— Бери, полковник, напои даму чаем в последний раз. Может кружка доброго напитка поможет ей избежать рук палача, — с улыбкой на лице Мейхель повернулся в мою сторону, — Авель, может попьёшь чайку и без пыток выполнишь просьбу нашего государя, а?
— Мразь, — других слов для него у меня не было.
Генерал весело расхохотался, но я-то видела его насквозь, видела его ауру, пронзаемую тяжелыми лиловыми полосами сочувствия. Кого он жалел: меня или Тёрма?
— Хорошо, — тусклым голосом проговорил полковник Каннер. Мейхель молча положил коробочку с чайными листьями на стол и вышёл прочь.
— Будешь… — Тёрм запнулся, — чай?
Я задумчиво подняла на него взгляд. А почему бы и нет? И согласно кивнула:
— Если развяжешь руки.
Мой бывший товарищ буквально бегом бросился выполнять моё требование-просьбу. Минутой спустя путы на руках ослабли и соскочили вниз, ноги я развязала сама. Левая ступня ужасно распухла и неимоверно ныла. Если до этого мгновения я всё еще на что-то надеялась, тешась мыслью о побеге, то теперь надежда оставила меня окончательно. С такой ногой далеко не убежишь. Задержавшие меня крестьяне были ребятами ушлыми, один удар тупым концом копья в ступню мгновенно решал проблему побега. Теперь мне оставалось только попить чайку и доползти до плахи.
Как оказалось, в пыточной было всё: и котелок, и глиняная кружка, и большая бадья с водой. А вскипятить немного воды на ярко пылающих углях горна — дело одной минуты.
Когда он протягивал мне чашку, руки его дрожали. Можно было бы взглянуть на его ауру, чтобы увидеть, что он чувствует, но я больше не желала этого делать.
— А себе? — страшно хотелось вернуться в тот наполненный вампирами лес или вновь тонуть в глубинах проклятого болота…
— Пей. Салодорский чай не дёшев, а он должен быть крепок. Здесь только на одну кружку.
— Тогда пей со мной, — предложила я и сама смутилась своему предложению. Палач и жертва… чай из одной кружки… страшно и горько. Слава богу, что он отрицательно покачал головой.
Я выпила весь напиток до дна, но вкуса даже и не почувствовала. На губах остался лишь привкус горечи, такой же, что и на душе.
— Тёрм, я же видела, как нож пронзил его горло… — я так и не смогла понять, почему король остался жив, но хотела знать почему.
— Многое из того, что мы видим — не то, что есть на самом деле.
— Ты, наверное, не знаешь, — я даже выдавила из себя пренебрежительную улыбку, — магия на меня не действует.
— А кто сказал, что это была магия? — горько усмехнулся полковник. — Магии не было. Был двойник…
Боже, я едва не схватилась за голову. Получается, что я убила ни в чём не повинного человека?! Дура, какая же я дура, надо было заранее присмотреться к его ауре…
— Я знаю, о чём ты думаешь, — Терм едва удерживался от желания коснуться моих волос, — не мучай себя. Он был достоин смерти не меньше, чем Илактрион.
— Ты смеешь таким вот образом отзываться о своём государе? — я постаралась, чтобы это прозвучало как можно насмешливее. — Странная преданность.
— Я не сказал ничего порочащего нашего правителя. Нет ничего странного в том, что с точки зрения врагов наш король заслуживает смерти.
— Возможно, — я решила согласиться, всё равно спор не привел бы ни к чему.
— Мне надо связать тебе руки, — камерлинец ополоснул кружку и вылил остатки заварки на тут же зашипевшие угли. В воздухе пахнуло незнакомой пряностью.
— Надо — вяжи, — мне уже было совершенно безразлично, что будет. Я провалила свою миссию. Король жив. Смерть — спасение от позора, надеюсь, я смогу принять её достойно… — Терм, вы подозревали меня с самого начала?
— Мы знали…
— Что?!
— Мы знали, Авель…
— Но я… но никто, кроме…
— Среди Ваших высокопоставленных чиновников — предатель…
— Но это невозможно… — неужели генерал Ламс нас предал? Как такое возможно? Но теперь думать об этом поздно, хотя и горько осознавать. Как говорит королева, враг лучше друга, потому что он никогда не сможет вас предать. Я была готова расплакаться, но нет у меня ещё достаточно сил, чтобы не делать этого, — Тёрм, позаботься о Верном…
— Хорошо… Прощай, Авель, — он всё же провёл рукой по моим волосам…
— Меня завтра снова поведут к палачу… — я не пыталась вызвать сочувствие, а всего лишь констатировала факт.
— Завтра может и не быть, — Терм отступил к столу, и его сразу словно бы не стало. На его месте стоял грозный полковник тайной полиции. — Стража, — на громкий окрик выглянул всё тот же палач, — увести заключённую.
— Есть, увести, — кат и его помощник быстро вошли в помещение, — непорядок, — глянув на мои освобождённые от пут ноги, пробормотал помощник, но громко выразить своё неудовольствие не осмелился.
Мгновением спустя эта добрая парочка ловко подхватила меня под руки и потащила в тюремную камеру.
Всю дорогу, не переставая, палач бил меня кожаной плетью, бил не по службе, бил просто так, от себя, для души. Местный палач любил свою работу…
Меня бросили в камеру и принесли ужин — кусок чёрствого хлеба и кружку холодной воды. Воду я выпила, а хлеб выпал из моих рук, когда я прислонившись к сырой стене закружилась в водовороте беспамятства.
…я убила невинного человека?..
— Невинных не бывает, — ровный монотонный голос не принадлежит никому, он рождается в моей голове, звенит похоронным колоколом, — едва родившийся на свет младенец уже в чём-либо виновен.
— Наверное, — мысленно соглашаюсь я, чувствуя, как постепенно угасает сознание. Меня закружило в омуте времен, стремительно унося в глубины небытия. И сразу становится так тихо, спокойно, но нет…
— …ты должна мне услугу, — уже другой, смутно знакомый голос доносится сквозь пелену забытья.
— Ты должна мне услугу, — мягкая, но упруго-настойчивая магия проникает в сознание, будоража мои мысли.
— Я помню, — произнести эти два слова оказывается тяжелее, чем одолеть вершину Кирхи.
— Выполни договор, час настал, — требует голос.
— Не могу, — я мысленно развожу руками.
— Печать договора поможет тебе.
— Магия надо мной не властна, — я позволяю себе усмехнуться.
— Девочка, ты слишком мало знаешь о магии, она непознаваема и разнообразна. Магия, несущая зло, не имеет над тобой силы, но магия добра всесильна. Она поможет тебе спастись.
У меня нет сил чтобы сопротивляться настойчивости этого голоса.
— Хорошо… Я постараюсь выжить… — каждое слово даётся с трудом, — выжить, чтобы потом выполнить наш договор.
— Ты не поняла задание — ты должна жить. Спасись — выполни договор и живи.
"Живи, живи, живи…", — эхом разносится в моём мозгу. Затем это же слово звучит призывным набатом, пелена, окружающая моё сознание рассеивается, я сжимаю зубы и пытаюсь вынырнуть на поверхность — к грани отделяющей жизнь от смерти…