— Уходите, — я указала кончиком меча на ведущую вниз лестницу. Стоявший впереди всех тюремщик нервно икнул и, наращивая скорость, загромыхал сапогами по каменным ступенькам лестницы. Остальные последовали его примеру. Придавленный и выглядевший весьма помятым капрал, ковыляя, последним опасливо покосился на мой окровавленный меч и прибавил скорости. Нам тоже надо было спешить. Судя по всему, по тревоге поднялся весь гарнизон тюрьмы.
— Сам сможешь идти?
Тёрм кивнул и, хромая сразу на обе ноги, двинулся за мной следом. Тяжелая палица, притороченная к поясу, больно била его по колену при каждом шаге, но даже на то, чтобы просто придерживать её рукой у него уже не хватало сил. Я могла бы помочь нести её, если бы не одно но: ни один воин, ни один стражник никогда добровольно не расстанется со своим оружием, даже будучи при смерти. Выпустившего оружие из руки ждало неминуемое наказание. Попытку прорваться тайным ходом через дворец я не держала даже в мыслях — это чистое безумие. Появись я во дворцовых коридорах с подобным оборванцем, каким выглядел сейчас Тёрм, к нам тут же бы сбежалось сотня-другая стражниц. Уж кому, как не мне, было это знать? И потому мы бежали дальше по тюремным коридорам, постепенно поднимаясь к верхним ярусам, где я надеялась выбраться на свободу через одно из ответвлений главной галереи — Ворота скорби. Место не самое охраняемое, ибо далеко не каждый проходящий через эти ворота радовался своему выходу. Дорога ведущая из этих ворот прямиком вела к длинным рядам виселиц и плах, густо усеивавших лобную площадь. За побег из тюрьмы наказание было только одно — смерть. И потому нормальный человек инстинктивно избегал этого направления. Бежать туда, где всё напоминало о смерти, психика истерзанного в тюрьме человека отказывалась начисто.
Я всегда думала, что десяток стражников, охранявших эти ворота, набирался в основном из старых, заслуженных тюремщиков, обрюзгших и растолстевших от безделья и обильной выпивки. Я точно помнила, что обычно на посту оставалось не больше двух часовых, остальные либо дрыхли, либо резались в карты в расположенном в полусотне метров от ворот караульном помещении. На это я и рассчитывала, надеясь справиться с этими двумя без лишнего шума и смертоубийства. Но сегодня нам не повезло с самого начала — у выхода поджидал почти весь десяток полностью вооружённых и одетых в броню стражников. И это были не желторотые юнцы, впервые взявшие в руки оружие, и не скороспелые вояки, твердо уверовавшие в свою неуязвимость, передо мной стояли настоящие ветераны, убелённые сединами, располневшие и от того слегка неуклюжие, но опытные, взматеревшие не в одном десятке схваток с совсем не игрушечным противником. Они не спешили нападать, понимая, что отступать нам некуда и, значит, мы будем драться, до последнего прорываясь вперёд. И пока центр оставался на месте, фланги начали своё неспешное продвижение, охватывая и замыкая нас в кольцо. Всё это они делали спокойно, без единого лишнего движения, стеной монолитного строя, страшного в своей молчаливой угрюмости.
— Атакуй, — шепнул Тёрм, и я почувствовала, как он осторожно, едва видимым движением отнял руку от моего плеча, давая тем самым свободу движения. Я прыгнула. Огромным скачком преодолев разделяющее с противником расстояние, ударила ближайшего остриём меча, метя в незащищенную бронёй шею. Но мой удар не достиг цели. Толстый, морщинистый солдат, назвать его тюремщиком не поворачивался язык, резко наклонился вправо, и я едва удержалась, чтобы не пролететь дальше, напарываясь на остриё его короткого валигримского меча. Мне повезло, я сумела остановиться. Отпрыгивая назад, я ожидала удара, но его не последовало. Нет, они не игрались со мной, как играется с пойманной мышью сытая кошка, нет, они прекрасно видели, что перед ними королевская воительница, лучшая из лучших и, отдавая себе отчёт в моей силе, ни в коей мере не хотели рисковать. И вместо того, чтобы сразу же атаковать, неспешно дожидались, когда фланги сомкнуться за моей спиной. На рухнувшего Тёрма они не обращали никакого внимания.
Итак, они ждали, но я-то не собиралась дожидаться собственной смерти. Нас учили многому, в том числе и как противостоять воинам легиона, а в том, что передо мной бывшие легионеры, можно было не сомневаться. Я уже не рассчитывала вырваться из этой схватки живой, но я привыкла бороться. Бросок к земле стал для них неожиданностью. Ближайший ко мне легионер рухнул, не удержавшись на подрубленных ногах, ещё одного удалось ударить по кисти, наполовину ее перерубив, но он даже не выпустил из руки меч. Не обращая внимания на хлеставшую из раны кровь, легионер переложил оружие в левую руку и с жесткой ухмылкой на лице первым шагнул вперёд, смыкая сжимающие меня тиски. Одновременный шаг десятка ног как удар набата, предвещающий мою гибель. Я снова попыталась ударить, но тщетно, ни одно моё движение не ускользало от их внимания. Меж тем они сами атаковали меня, одновременно и сразу с нескольких сторон.
Полдесятка молниеносных движений, и на моём теле появились неглубокие колотые раны, недостаточные, чтобы убить, но вполне достаточные, чтобы ослабить. Я почувствовала, как кровь горячими струями потекла по плечам, спине, запястьям, но заставила своё сознание не обращать на это внимания и, превратившись в безмолвную боевую машину, закрутилась как юла, защищаясь и нанося ответные удары, увы, урона почти не причиняющие и большей частью отбиваемые. Противники же атаковали беспрестанно. Казалось, всё моё тело пылает точечными ожогами. Я поняла, что ещё немного и не смогу стоять на ногах. Они почувствовали мою слабость и, подходя всё ближе и ближе, по-прежнему не обращали внимания на неподвижно сидевшего Тёрма, а зря. То ли его слабость была самого начала лишь хитроумной уловкой, то ли он и в самом деле не устоял на ногах, но нашёл в себе силы подняться, во всяком случае теперь Термарель без всяких угрызений совести, обрушился на наших противников со спины. Здоровенная палица засвистела в воздухе, сминая тяжелые шлемы и кроша черепа. Броневая защита, неуязвимая для меча легко сминалась от сильных ударов окованного железом дерева. И они дрогнули, нет, не побежали, не стали метаться в панике, кто куда, подставляясь под наши удары, а начали слажено отступать к дверям казармы, отбиваясь от наших ударов и время от времени делая не менее опасные выпады. Теперь их было всего трое, но это были самые сильные, самые опытные вояки, до поры до времени приберегавшие свои силы для решающего момента. Будь они чуть помоложе, я бы заранее запасла цветов на собственную могилку, а так им не хватило дыхания. Мы сбили оставшихся в живых легионеров с ног и крепко связали их же собственными поясами. Путь к желанным воротам преграждали лишь тела убитых и раненых, но увы и у нас уже совсем не оставалось времени — тюрьма гудела от рева восставших узников.
И мы побежали. Ха, побежали… Побежали — это сильно сказано. Мы поковыляли, опираясь друг на друга. И уже было непонятно кто кого тащил: я — Тёрма или Тёрм — меня. Наверное, он, потому что я, кажется, на некоторое время потеряла сознание, во всяком случае, как мы оказались за воротами, я не помнила.
— Сюда, — Тёрм кивнул в сторону ближайшего эшафота. Он тяжело дышал, в его правой руке вместо палицы блестел тот самый валигорский меч.
Я мотнула головой.
— Бежим, нам нельзя останавливаться, — мой голос едва слышался.
— Если мы не перевяжем твои раны, ловить уже будет некого.
Чёртов полковник бесцеремонно втолкнул меня под деревянный настил. Я плюхнулась на сырую землю — под настилами рустанских эшафотов почва, чтобы впитывать вытекающую из тел казнённых кровь, никогда не застилалась камнем — рядом со стоном повалился Тёрм. В его руках я увидела узкие полосы довольно чистой тряпицы, надранной из белья валяющихся за воротами стражников.
— Я… долго… была без памяти?
— Нет, — Тёрм не собирался тратить силы на бесполезные разговоры, и правильно. Я и так не понимала, каким образом он ещё до сих пор держится.
Бинтовал он быстро и сноровисто. Я же тем временем огляделась по сторонам: в самом тёмном углу виднелся довольно большой свёрток.