— …и до коли я буду тебя бестолкового из кабаков да питейных лавок вытаскивать. Ить убьют ведь, как пить убьют.
— Убьют, — обреченно согласился второй.
— Ох, горюшко ты моё луковое, — крестьянин замахнулся и вдарил ни в чём не повинную животину вожжами. Та правда и ухом не повела, то ли не оставалось сил обращать внимания, то ли и так шла ходче некуда, — последний раз говорю тебе, пошли к бабке-ворожейке, она все твои слабости на раз отшепчет.
— И не пойду, знать такова судьба наша и менять её неча.
— Так что ж ты, гад, всю жизнь в игры проигрываться будешь, а я на твои долги горбатиться?
— Ну так и получается, что ж с того. Судьба… — при этих словах мне захотелось слезть с повозки и накостылять оборзевшему негоднику по шее, но, увы, что могла сделать королевская воительница, едва ли могла себе позволить простая горожаночка. Они умолкли, подавленные собственными мыслями, а я с задумчивым видом начала смотреть вперёд, выглядывая пока ещё далекие очертания городских ворот. Мы ехали неторопливо, как и положено отправляющимся в неблизкую поездку путникам. Постепенно сухопарая кляча пошла чуть шибче и втёрлась в двигающуюся цепочку впереди нас. Я, глядя на спокойствие спутников, не слишком озаботившихся их наглостью, тоже не придала этому значения.
— Здорово, Лехайн. Опять что ли этого остолопа из долгов вытаскивал? — спросил стражник, неспешно перебирая нехитрые пожитки, выложенные перед ним на телеге. Похоже, в городе их знали хорошо.
— Опять, — согласился старший и, тяжело вздохнув, сердито покосился на придавленного горем младшего братца.
— И где твой Клась, в этот раз проиграться сподобился?
— Да за базарней в лукошко магическое до полудня пузырился.
— Много на сей раз-то?
— Много, даже не знаю, как из долгов выберусь, хоть на большую дорогу становись.
— Но-но, — сразу же подобрался часовой, — ты шуткуй, шуткуй, да меру знай.
— Да знаю я меру, знаю, всё одно тошно, хоть вешайся.
— Вот и вешайся, коль жизнь невмоготу, — после слов про большую дорогу у стражника пропало всякое желание общаться. Вдруг рядом где королевский соглядатай прячется, тут недолго и на каторгу загреметь. Если не за соучастие, так за недонос, но всё же какую-никакую совесть стражник имел, сам доносить начальнику не спешил, только как можно быстрее осмотрел телегу и отпустил угрюмых братьев от греха подальше из города.
Наступила и наша очередь.
— Куда едем? — без всяких эмоций спросил тот же стражник
— К сестре на дальний хутор, — как можно убедительнее соврала я. Не то, чтобы стражника действительно интересовала цель нашей поездки, но лгать надо было так, чтобы эту ложь было труднее всего проверить.
— Это тот, что за Куриным Лохом стоит? — эта сволочь пыталась поймать меня на вранье. Не было там никакого хутора. Что-что, а эти места я знала хорошо.
— Да с какей же это пор за Куриным Лохом хутора-то водятся? Ты чего же это плетёшь? С толку решил меня сбить, окаянный? Люди, да что это делается? Служивый люд на людей мирных напраслинами кидается!
— Помолчи, гражданочка, помолчи, перепутал я, перепутал. Не за Куриным Лохом, а за Ряженским перепутком.
— За Ряженским ему… перепутал он… да нам совсем в другую сторону, по Ногатинской гати…
— А-а-а, — протянул служивый, — ну тогда понятно, — похоже в этой стороне он ни разу не был…
Пока я так вот мило беседовала со стражником, мой драгоценный «супруг» сидел на другом краю телеги и пожалуй чересчур усердно лузгал семечки.
— Ох, мужик, ну и баба у тебя, сам черт связываться не станет, ты давай вот что: слязай с «козлов», товар твой смотреть будем. А ты, баба, бери себе ребятишек и ступай в сторону.
— "Бери ребятишек", «ступай», ишь раскомандовался! Дома у себя командуй! Был бы у меня муж, а не баба деревенская, ужо бы он тебе покомандовал!
— Иди гражданка, отсюда иди, — и уже "мужу", — и как ты её терпишь?!
"Супруг" пожал плечами, и я тоже решила покамест помолчать.
Брошенные в повозку сёдла подозрений не вызвали. Многие, отправляясь в путь, брали их с собой. Мало ли что могло случиться в дороге, а вот сложенной в один баул посудой стражник заинтересовался основательно. Что уж он хотел там увидеть, не знаю, но сей труженик таможни не упокоился до тех пор, пока не перерыл всё сверху донизу. Пока нас досматривали, пару раз мимо проходили какие-то невзрачные личности, и тогда я ощущала на себе прикосновение магического взгляда, но оба раза мы их не заинтересовали, и они проходили дальше. Время шло, стражник лениво копался в наших пожитках. Оставался последний, самый маленький баул, когда я со страхом заметила, что черты лица нашего гнома стали стремительно преображаться.
— Плачь, Ластик.
— Что? — гном непонимающе уставился в мою сторону.
— Плачь, — уже сама чуть не плача прошептала я. Кажется он наконец понял, что от него требуется и, скуксив стареющее лицо, разразился пронзительным воплем.
— А-а-а, мамочка, меня кусака кусюкнула! А-а-а, — слезы стремительно потекли из его глаз. Чтобы хоть как-то утешить своего "укушенного пчелой ребёнка" мне пришлось взять его на руки. Ластик, изображая судорожные рыдания, уткнулся в моё плечо. Ну и тяжелым же оказался этот гном! Если бы не физическая подготовка, я бы ни за что не удержала его на руках. Я начала гладить его по голове, настойчиво прижимая курчавые гномьи волосы. А старый проныра успокоился и, пригревшись на моей груди, тут же захрустел неизвестно откуда взявшейся луковицей.
— Проезжайте, — так ничего и не найдя, стражник махнул рукой в сторону ворот, — трогай, трогай, — поторопил он моего «супруга», вознамерившегося было подсадить меня с сыном в телегу.
— Езжай, — тихо шепнула я, опасаясь, что при посадке стражник всё же обратит внимание на неестественно курчавые для рустанца волосы моего «сына». Тёрм кивнул и, дернув вожжами, погнал телегу вперёд. «Дочь» и я с «сыном» на руках поспешили следом за всё убыстряющей ход телегой. Несколько десятков шагов, и ворота города остались позади. Подъемный мост мы пересекли, не сбавляя скорости, Тёрм даже несколько пришпорил лошадь, спеша поскорее достигнуть развилки дорог, где за большими валунами можно было укрыться от глаз всевидящей городской стражи.
— Стой! — крикнула я, когда уже устала тащить и дальше нашего общего «ребёнка».
— Тпру, — крикнул Тёрм. Я едва не врезалась в моментально остановившуюся телегу и с облегчением опустила на землю "чуть не уснувшего" у меня на руках гнома.
— Ну ты и тяжел, — только и сказала я, чувствуя, что поясница сейчас сломается надвое.
— Мы, гномы, народ тяжеловесный, — с гордостью ответил тот, взъерошивая приглаженные мной волосы.
— На, протри лицо, — Мардофина протянула ему бутыль с остатками драгоценной жидкости.
— Эх, так всю красоту смоешь, — недовольно пробурчал Ластик, но бутыль взял и, аккуратно вылив янтарный сок на ладонь, размазал по всему лицу. Прежнего эффекта не получилось, но издали его всё еще вполне можно было принять за человеческого ребёнка.
В то время пока он размазывал дорожную пыль по своей наглой морде, я подошла к нагромождению гранитных валунов и, присев на корточки, откатила в сторону большой овальный камень.