— Авель, — мужчины, сокрушительно потерпев поражение с собственными мыслями, вновь обратили внимание на меня, — у тебя нет подходящего местечка, где бы мы смогли переждать хотя бы некоторое время?
— Увы, у меня нет знакомых за пределами столицы, а те, кто меня мог бы запомнить, скорее поднимут на вилы, нежели приютят у себя в доме. Нет, точно нет. Хотя… — мысль, показавшаяся мне в первое мгновение более, чем странной, приобрела зримые очертания, — пожалуй, есть одно место, где я могла бы попросить убежища.
— И где же оно находится? — лениво спросила проснувшаяся от наших разговоров Мардофина.
— В Усманских болотах.
— Где? — они на три голоса рявкнули так, что в воздух поднялись сразу все слепни, облепившие лошадок.
— В Усманских болотах у жаберов, — если я их хотела удивить, то я их удивила.
— Перегрелась, — покрутив пальцем у виска, констатировал Тёрм.
— Девонька, а ты чего сегодня кушала? — участливо поинтересовалась всегда по-доброму относившаяся ко мне Мардофина.
— Грибочков у неё на завтрак не было, это точно, — ответил за меня Ластик.
— Может пока до тайника своего добиралась, где-нибудь по дороге белены малость пожевала? — Тёрм вздохнул и с притворным сочувствием посмотрел в мою сторону.
— Я не шучу, Тёрм, — я сосредоточено посмотрела ему в глаза.
— Они же тебя едва не съели заживо, — он уже был снова серьёзен, — или я что-то упустил?
— Я соврала вам, Тёрм, они не едят людей и не пьют их крови.
— Но как же тогда все эти жуткие рассказы?
— Они — выдумка самих жаберов.
— Постой, постой, — снова вмешалась Мардофина, — они же нападают на караваны и убивают караванщиков, я это знаю точно.
— Да, они это делают, — я вынуждена была согласиться. — Но только для того чтобы защититься.
— Нападают, чтобы защищаться? Это что-то новенькое, — гном, хмыкнув, скривил скептическую рожу и покачал головой.
— Да, именно так, и поверьте, у них есть для этого существенная причина.
— Откуда ты всё это знаешь? — полковник снова отвернулся, уставившись на дорогу.
— Я говорила с жабером.
— Ты говорила с этой тупой, уродливой лягушкой? — Тёрм побагровел от возмущения.
— Эта тупая, уродливая лягушка, — я была возмущена словами камерлинца не меньше, — знает звездную математику и цитирует наших поэтов лучше некоторых аристократов, наизусть помнит древние летописи и прочее. К тому же, если и нападает, то убивает сразу, а не мучает в пыточных подвалах, как это делают «цивилизованные» люди!
— Прости, Авель, я не хотел тебя обидеть.
— Ты обижаешь не меня, ты обижаешь ни в чем не виноватых жаберов!
— Авель, прости меня ещё раз, мне просто тяжело отделаться от мысли, что сталось бы с тобой не подоспей мы тогда вовремя.
— Ни-че-го, — проговорила я по слогам, — ничего бы со мной не случилось, меня бы отпустили. Поверь, Тёрм, жаберы — неплохие ребята, просто им не повезло больше, чем нам…
На этом наш разговор неожиданно прервался, ввиду появления новоявленных разбойников.
То, что они всё же на это отважатся, я не ожидала, ну, никак. Но братья поджидали нас на очередном повороте, перегородив дорогу повозкой и вооружившись огромными, похоже только что выломанными дубинами. У того, что помладше, в руке ещё посвёркивал небольшой плотницкий топорик.
— Тпру, — Клась бросился к нашим лошадям и схватив за уздечки, остановил. Старший, пока ещё не подходя близко, грозился дубиной.
— А ну-кась вы слазьте с телеги! — приказал младший, обвязывая, нарочно отпущенными Тёрмом вожжами ствол ближайшего дерева.
— С чего это нам слазить-то? — начала была гномиха, но Тёрм сердито посмотрел на неё, и она умолкла.
Мы покорно слезли с телеги. Тёрм бросил на землю хлыст и теперь внимательно поглядывал по сторонам. Ни я, ни он не были уверены, что проигрывающий деньги крестьянин — не специально нацепленная маска. Вдруг оба братика давние и успешные грабители? Поэтому спешить и раскрывать свои карты пока не стоило. У братьев могли быть и сидящие по кустам сообщники.
— Лехайн, ну-кась посторожи, а я покуда осмотрю их пожитки, — скомандовал младшенький и, настороженно зыркая по сторонам, направился к нашей телеге. Когда он приблизился, я окончательно убедилась, что к бывалым разбойникам он себя причислить не мог. Ещё бы, если бы я захотела, то могла бы свернуть ему голову в один миг, как курёнку. А он, не подозревая о грозящей ему опасности, важно прошествовал мимо нас, по пути пнув под колено запнувшегося ногами о земляной бугорок — где он только его нашёл? — упавшего и тут же заревевшего Ластика, и оттолкнув плечом Тёрма. Он ничего не боялся: два здоровенных мужика против измождённого худого лавочника с женой и маленькими детьми… Он был уверен в своём превосходстве.
— Отошли от телеги, отошли подальше, — Лехайн оказался более предусмотрительным. Держа дубину наготове, он встал между мной и братом. Тёрм, до того вышедший чуть вперёд, автоматически оказался за моей спиной. Клась тем временем уже гремел нашей посудой. Я решила действовать, когда он доберётся до сумы с оружием. Нет, конечно, можно было б его утихомирить и раньше, но мне просто стала интересна реакция «разбойничка». Тёрм похрустывал костяшками пальцев и похоже вмешиваться пока тоже не собирался. Гномиха благоразумно помалкивала, и лишь Ластик во всю веселился. Сквозь визгливо-плачущие нотки в криках и всхлипах "моего мальчика" явно прорывались смешки. Чёртов гном, закрыв лицо руками, ржал в предвкушении представления.
— Вот подфартило, так подфартило, — младший брат вертел в руках наш котёл. Бронзовые бока сверкали на солнце сусальным золотом, — гномья работа, не подгорит и не закоптится. Тысяч пять фенфинов стоит.
— Да ну… — засомневался осторожный Лехайн, — за какую-то посудину пять тысяч. Брешешь поди…
— Я те что собака цепная, чтобы брехать? Я свою честь блюду. Разве ж я от проигрыша своего когда отказывался?
— Но ведь это… того… ведь это я его всегда выплачивал…
— Дак оно всё едино, не отказывался же?
— Ну, если так…
— Вот и верь мне. Котел старьевщику продадим и заживём. Коней себе заберём, телегу в овраг загоним.
— А с этими что? Что так пешком и пойдут?
— Да ты что белены объелся? Совсем из ума выжил. Куда пойдут? Зачем? На нас ищеек натравливать?! Кончать их будем. Свидетели нам не нужны.
— Да ты что, Клась? Нешто можно так-то?
— Я ж сказал, — младший брат был непреклонен, — свидетели нам не нужны. Или ты всю жизнь по лесам скитаться собираешься?
Старший брат приумолк, но я чувствовала, что он еще борется с собственными слабостями.
— А может шут его с товаром-то? Пущай себе едут? А долги я твои отработаю, ей богу отработаю…
— Да ты шо? От таких деньжищ отказаться хочешь?
— Так ить смертоубийство это, детки ж малые…
— Знать судьба их такая, а судьбу сам знаешь, не изменить.
— Не изменить значит? — я криво улыбнулась и, медленно засучивая рукава, едва уловимым движением руки остановила уже было шагнувшего вперёд Тёрма, — значит, судьбу изменить не дано, да? — злоба на этого прожигателя жизни меня так и разбирала.
— Ага, — довольно осклабился этот негодяй. Он ещё не понял на кого напоролся, зато второй действительно оказался сообразительным: старший брат медленно пятился назад к телеге, не замечая, что там его уже ждёт слегка преобразившийся Ластик. Когда гном перестал ржать и забрался в телегу, даже я не заметила, но сейчас в каждой его руке было по острому мечу, в зубах зажат кривой кухонный нож, а в довершение всего правый глаз завязан узкой чёрной повязкой. Лехайн стал поворачиваться, чтобы пуститься на утек, да так и застыл в полуобороте — острый конец меча уперся в его подбородок, он хотел заорать, но плавное движение из стороны в сторону, совершаемое вторым мечом ясно дало ему понять, что этого делать не стоит.