— Значит вы нынче в розыске?! — Клась гладя на нас откровенно лыбился.
Мы промолчали.
— То-то мне ваши рожи ещё тогда в лесу показались знакомыми. Я ж ваши портреты на стенах городских видел.
— Отстань от людей, Клась, — Лехайн хмурился и озабоченно поглядывал по сторонам.
— Так они же и не против. А как вы тогда ловко свои морды состарить умудрились, любо-дорого. Я и то не сразу вашу маскарацию разглядел. А Лехайн так и вовсе со мной спорил, мол, того не может быть, быть того не может. А я как вас на дороге увидел, так сразу ему и шепнул: "Вот, мол, они наши благодетели. Кланься им в ноженьки, да денежку готовь, должок отдавать". Только не успели мы денежку приготовить, я сразу смекнул, что к чему…
— Да ты, я гляжу, глазастый, — Тёрм сердито посмотрел на младшего, — а смекалистый так уж и чересчур.
— Ага, я всегда умом отличался.
— Молчи уж, балаболка, — довольно беззлобно пробурчал Лехайн и для порядка отвесил ему подзатыльник.
— А за что вас раньше-то сыскивали?
— Раньше, за что искали хочешь узнать, а сейчас, значит, за что ищут, знаешь?
— А как же пишут что двое — мужик да дивчина гарная — шлотов из пещер и клетей заветных на волю выпустили.
— Это где же ты такое вычитал? — я даже опешила от такого обвинения.
— Да почитай на каждом заборе написано, и глашатаи кажный день по деревням скачут. Только портретов больше не вешают, мол, всё одно без толку, говорят вы личины меняете, как одежку старую.
— Это точно, то грязью намажемся, то травой натрёмся, то три дня не емши, вот тебе какая-никакая, а маскарадная маска, — пробубнил себе под нос камерлинец.
— Ага, я тоже так подумал, раз уж про личины враки, так и всё остальное тоже. Я ж потом у бабки Махани всё разузнал, она мне и рассказала, как морду свою люди без магии старят. Травкой остролисткой натерлись, вот тебе и морщины благородные.
— Да ты, я смотрю, Клась не только сметливый, но ещё и не в меру любознательный. Так и голову за свое любопытство потерять не долго.
— А что нам голова? Однова живём.
— Странно ты заговорил, прошлый раз по-другому разговаривал.
— Поумнел, вот и говорить по-другому стал, — в последней фразе не было и намека на шутку.
— Это точно, — подтвердил его слова старший брат, он по-прежнему стоял в сторонке, понуро опустив голову.
— Про шлотов и колдовство злобное я кое-как и сам скумекал, только вы мне вот что подскажите, люди поговаривают, мол, вас сама королева боится? Правда то или врут люди?
— Врут, — просто ответил Тёрм, — что ей нас бояться? У неё и стража, и войско огромное, а нас-то и есть двое всего.
— Так в прошлый раз было четверо. Гномы-то ваши куда девались?
— Нет их больше, только память светлая осталась, — объяснять, что да как не хотелось, да Клась и не требовал, лишь понуро опустил голову и шапку с головы стянул. Шутить и балагурить настроения уже не было.
— А сейчас куда? — помяв шапку в руках, спросил любопытный младший братец.
Сказать правду было опасно. Но с другой стороны — не предали же они нас в первый раз — обижать их враньём не хотелось.
— В столицу мы идём, — пока я раздумывала, как поступить, Тёрм уже принял решение сказать правду.
— Эк вы разохотились, — Лехайн покачал головой, — в город вам не пройти. Уже который день на воротах тройная стража стоит. Если хотите голову и дальше на плечах носить, держитесь от столицы подальше.
Я отрицательно качнула головой.
— Нам в Мирск нужно, а голова, — я на мгновение задумалась, — как это ты сказал? Однова живём? Видишь, как оно верно получается. Если придётся, то и с боем прорываться станем.
— Упрямые вы, — Клась, хмыкнув, почесал в затылке, — какая же такая у вас нужда в городе приключилась, что вам и голов своих не жалко?
Мы с Тёрмом переглянулись. Он кивнул, и я, уже больше не раздумывая, выдала правду.
— Мы не выпускали шлотов, мы хотим их остановить.
— Я так и думал, — довольный своей прозорливостью Клась широко улыбался, — только в город вам всё равно не попасть, на городских воротах столько стражников напихано, что и мухе не пролететь. А в мечи биться, так в миг стрелами нашпигуют.
— Ну и пусть, — упрямо закусив губу, брякнула я.
— Нет, так нельзя, я вот что думаю, залезайте-ка вы обратно, мы вас…
— Ты что, Клась, совсем обезумел? А не дай бог проверить надумают? Да за ТАКОЕ четвертование милостью покажется!
— Не надумают, — небрежно отмахнулся от брата Клась, — не впервой товар в потаёнке провозить. Откупимся. Даром что ли Лагузу-стражнику деньгу башляем? Честь по чести договоримся и проедем.
Лехайн отпихнул брата в сторону и брякнулся перед нами на колени.
— Не гневайтесь, господа хорошие, но откажитесь своею милостью, не кидайте нас в геенну огненную.
— Стыдись, брат, — странно, как они изменились за то время, пока мы их не видели, будто душами поменялись, — ты не за голову сейчас нашу печёшься, а о денежках накопленных думаешь. Богатство оно тебе глаза-то и застило. Оглянись вокруг, дальние и ближние деревни уже огнём пылают. Со дня на день и наше селение огнём займётся.
— В леса уйдём, а золото чай не сгорит в огне, заново отстроимся. Я всё одно новый домишко смастерить вознамерился.
— Вот ведь, пенёк ты, золотом одурманенный, ему про сапог, он тебе про тюбетейку. Ты сказки-то детские хоть вспомни, что там про шлотов-то рассказывали?
— Так то сказки… — протянул Лехайн.
— Сказки? Так то и про шлотов думали, будто и не было их вовсе. А вот они, живы — живёхоньки в небесах наших резвятся. Если они Прибрежное царство повывели, то и нашему государству не слишком долгое время осталось, пожгут, всё как есть пожгут и дальше по свету летать отправятся. Так что полезайте в тайник, люди добрые, а там уж как судьба выведет. И не спорьте, ни к чему это…
А мы и не собирались, судя по всему, другого выбора у нас и не было.
— Здорово, Клась. Привет, Лехайн, — голос стоявшего на воротах стражника был мне знаком.
— Здравствуй, уважаемый господин десятник, — ого, десятник, уже выслужился, растёт человек, растёт. — Всё как всегда, — перейдя на шепот, добавил наш контрабандист, в его руках негромко звякнули монеты.
— Тише ты, — прошипел Лагуст Роголист, — сегодня маги что-то особо строгие, услышат чего, греха не оберёшься. Сказывают, их к битве со шлотами готовить будут. Уже и приказ на это дело пришёл. Вот они, последние денёчки доживая, над народом и изгаляются. Ничего-ничего, как дыхнут в них адским пламенем, по-другому забалакают, — и уже громко, видно увидел приближающегося к повозке мага, — проезжай в первую палатку, сам досмотр чинить буду.
Простояли мы в палатке для досмотра почти полчаса, всё это время Клась снимал и ставил на телегу одну большую корзину, громыхая при этом каждый раз по-новому. Задумай кто с наружи прислушаться к доносимым звукам, он бы не сомневался — досмотр производится тщательно и с большим усердием. А на самом деле всё это время Роголист, пересчитав денежку и оставшись вполне доволен, попивал чаёк и мирно беседовал с сидевшим рядом Лехайном.
— Заёзжайте ещё, — пригласил десятник стражи, прощаясь чуть ли не по дружески с обоими братьями, — таким купцам город завсегда рад.
— Пренепременно, — хором ответили «купцы» и, хлестнув вожжами лошадей, поспешили покинуть таможню. Блат блатом, а чем чёрт не шутит…
Выбрались мы в сарае за базарной площадью.
— Спасибо, и не поминайте лихом, — Тёрм поочерёдно пожал руки обоим братьям.
— Прощайте, если что, — добавила я.
— Э, нет, — Клась улыбался, — не прощайте, а до свидания, мы вам ещё должок не отдали, так что все одно нам ещё предстоит свидеться. Деревню, где мы живём, знаете, — я вспомнила — Старые Куличики, — приходите. Не придёте, так мы вас сами сыщем.
— Обязательно сыщем, — пробубнил старший брат, — я долгов не люблю, за душу они меня тянут.
— Раз тянут, то придём, — пообещал Тёрм и не потому, что нам так важен был их долг, а потому что уж очень хотелось верить в возможность победить и вырваться из этого города.