Но Истомин не ругался и не выражал недовольства: он был предельно серьезен и мрачен.
— С этим кабардинцем уладилось. Пусть помогает Соколовой. Но я хотел видеть тебя, Андрей Петрович, по иному случаю.
Оленич напрягся: «Невиданное дело, он называет меня по имени-отчеству!»
— Только что передали приказ: тебе присвоено звание старшего лейтенанта. Поздравляю!
— Служу Советскому Союзу! — вырвалось у Андрея.
Истомин подошел к Оленичу и, полуобнимая за плечи, по-отечески заботливо обратился:
— Тебе поручаю Соколову.
— Отправьте ее в полковую санчасть. Вы же можете приказать ей, товарищ капитан.
— Приказать просто. Но не могу. Вот ты обязан повлиять на нее: она любит тебя, Андрей.
— Не будем спорить. Только хочу сказать, что она действительно героическая девушка и она не покинет свой боевой пост. И мне было бы обидно унижать ее, приказным порядком удаляя с передовой. Хотя я горячо хочу ее спасти!
Истомин сел, опустил голову, казалось, что безмерный груз навалился на его плечи, и в сердце Андрея снова, теперь уже и к Павлу Ивановичу, возникло сочувствие. Что же его гнетет? Что делается в этой закаленной, запертой на семь замков душе? А в ней есть что-то такое, чего не дано знать никому. Возможно, это высоколетящая звезда — Нино? А может, вся прожитая жизнь или только сегодняшний бой? Может, это бронепоезд с пулеметами и пушками, предназначенный не для врага, а для всех них?
Оленич присел рядом с капитаном.
— У нас, военных, принято личные трудности переносить в одиночку, радостями делиться с друзьями. Но бывают минуты, когда хочется если не помочь, так хоть побыть рядом.
— Да, это так, — отозвался Истомин, словно отряхиваясь от каких-то насевших на него раздумий. — Но со мной все в порядке, Андрей. А если и есть что, мучающее меня, то от этого никто не сможет освободить. Да я и сам не хочу от него освобождаться: это частица жизни.
В землянку вошел комиссар Дорош.
— Капитан, к тебе не могут дозвониться из штаба армии.
И тут же послышался зуммер полевого телефона.
Дорош взял под руку Оленича, поздравил со званием, и, разговаривая, они вышли. Оленич успел услышать, как Истомин обрадованно удивился:
— Да, я. Ты? Как ты нашла меня? Ах, Мерани!..
15
Андрей возвращался на центральный участок обороны, где был его наблюдательный пункт, как вдруг услышал негромкие голоса. Раздвинув кусты, увидел, что на небольшой поляне Женя показывала санинструктору Гале, как нужно эвакуировать тяжелораненых, как оказывать первую медицинскую помощь. Увидев его, Женя обрадовалась:
— Старший лейтенант Оленич! Поздравляю тебя со званием!
— Откуда узнала?
— Я разговаривала с капитаном Истоминым. — Весело и шутливо она рассказывала ему о своем разговоре: — Капитан сегодня в хорошем настроении. Он добр, как никогда! Разрешил мне остаться здесь и организовать помощь раненым бойцам. Так что можешь не стараться… Галя, оставь нас.
— А мне было бы спокойнее, если бы ты находилась в полковой санчасти.
Лицо у Жени нахмурилось, губы ее дрогнули:
— Мне казалось, что нам вместе будет легче пережить то, что выпадет на нашу долю. — Вдруг задиристо блеснули глаза, и Женя решительно проговорила: — Война свела нас, объединила, и я не хочу отдельной судьбы, отдельной жизни. Мы будем вместе, что бы с нами ни случилось.
— Не обижайся, но я хочу, чтобы ты осталась живой.
— А ты не хорони себя заранее! Я хочу жить. Но жить рядом с тобой! Быть около тебя. Всегда.
— И я хочу быть вместе с тобою, но в мирной жизни. Посмотри, вот уже час летят и летят бомбовозы. Они разрушают город, убивают людей. Сколько за этот час они сбросили бомб! А что будет здесь через час? Через три? А к вечеру?
— Все это мы уже видели с тобой. В Минеральных Водах было не спокойнее и не безопаснее. А ты ведь с сорок первого видишь это. Но мы узнали любовь, и это впервые. И это — главное. У меня только одна просьба: давай будем стараться чаще видеться. Во время боя мы должны видеть друг друга.