— Наши наблюдатели только что доложили; противник выдвинул на опушку леса две пушки.
— Цель?
— Считаю, чтобы прикрыть переправу пехоты через реку.
— Правильно мыслишь, ротный. Где минометчики?
— Здесь есть наблюдатель.
— Передать, чтобы минометы накрыли пушки.
— Есть!
Огонь по обороне усиливался. Кроме пушен, уже стрелял крупнокалиберный пулемет. Над передней линией окопов нельзя было поднять головы.
Наконец появились минометчики — два расчета батальонных минометов. Командир взвода, тоже младший лейтенант, с помощью старшего сержанта выбрал удобные позиции, и, установив «самовары», они начали их пристреливать. После двух выстрелов одна мина попала прямо в цель: она взорвалась рядом с пушкой. Но второе орудие минометчики долго не могли поразить — мины то не долетали, то взрывались вверху от ветвей деревьев.
— Мало выучки у твоих минометчиков, младший лейтенант. Между боями, наверное, много спите, — строго укорил Истомин.
Справа, в конце обороны, усилилась перестрелка.
— Что там? Узнать и доложить! — досадливо поморщился Истомин.
Младший лейтенант, командир стрелковой роты, вернулся бледный и встревоженный:
— В расположение обороны ворвалась группа вражеских солдат…
— Чего дрожишь? Поднимай взвод, веди в рукопашную, противника выбей, отбрось, тогда докладывай!
Оленич спросил у Истомина:
— Попробовать отсечь просочившуюся группу противника в нашу оборону от основных вражеских сил?
— Ну что же, давай команду.
Оленич и Коляда незаметно выдвинули «максим» на небольшой мысок, нависающий над руслом реки. Здесь была стрелковая ячейка, двоим можно было свободно разместиться.
Младший лейтенант ходил по траншеям и хриплым, срывающимся голосом вскрикивал:
— Вставайте! Поднимайтесь! В атаку!
Бойцы робко шевелились, некоторые поднимались и стреляли бесцельно в сторону леса и опять пригибались к земле. Оленичу стало жаль командира роты. Подошел к растерянному младшему лейтенанту, спокойно сказал:
— Погоди. Вызывай к себе командиров взводов.
Командир роты послушно и громко крикнул:
— Командиры взводов, ко мне!
Подбежал старшина, потом два сержанта и еще один старшина. Оленич строго отдал приказ:
— С первым взводом идет младший лейтенант. Со вторым иду я, третий и четвертый поддерживают интенсивным огнем нашу контратаку. Всем ясно? По местам! Комвзвода-два?
— Есть, — выступил вперед старший сержант.
— Дайте мне винтовку со штыком.
Со дна окопа достали винтовку и вручили Оленичу.
— К противнику приблизиться по ходам сообщения. Из траншей выйти в расположении первого взвода. Вперед!
Немцев прорвалось десятка два-три, не больше. И это обстоятельство Оленич отметил как просчет противника: выдвини он два-три взвода, то легко смог бы захватить наш правый фланг.
Оленич выскочил на бруствер с винтовкой наперевес и крикнул:
— За мной! В атаку! Вперед!
Он слышал за собой топот, улавливая сопение и дыхание бойцов, значит, они пошли за ним. Это самое главное. Они пошли, значит, можно надеяться на успех. Оглядываться некогда было. Прислушиваться становилось труднее — в ушах шумело, звонко била кровь в виски. Вот чуть вперед вырвался старший сержант. «Все в порядке», — мелькнуло в мыслях у Оленича. Вот его начали обгонять бойцы. Кучка немцев не ожидала появления массы красноармейцев — они были заняты боем с самой правой в обороне горсточкой бойцов.
— Бей фашистских гадов! За Родину!
Это кричал старший сержант. «А как младший лейтенант?» — вдруг подумалось Оленичу. Надо бы оглянуться. Но нужно смотреть вперед. И в этот самый миг перед ним встал рослый гитлеровец. Реакция Оленича тоже была мгновенной: он отбил штыком плоский кинжал винтовки врага, но раздалась короткая очередь из автомата, и сраженный детина в серо-зеленом мундире свалился на землю. Перед глазами Оленича мелькнуло разъяренное лицо старшего сержанта: ага, это он сразил вражеского солдата. Но наступал другой фашист, помельче, хотя и поувертливее. Завязался бой. Оленич сразу почувствовал, что сильнее противника, что одолеет его, и это решило исход поединка: штык, пропоров мундир, легко вошел в живот.
— Отправляйся к богу в рай! — проговорил озлобленно Андрей.
Теперь он уже потерял ориентацию в бою, ничего не видел и не слышал, что делается вокруг, в разгоряченном мозгу было только одно — вседозволяющая лютость и беспощадность.
Последняя горстка немецких солдат, увидев поднятое на штыках тело офицера, повернула и начала прыгать с обрыва к реке. Оленич выхватил у какого-то бойца из-за пояса «лимонку», выдернул чеку и кинул гранату с крутого берега вслед гитлеровцам.